Письмо в редакцию. Инокиня Татиана (Спектор) “Левиафан: обзор отзывов на фильм Звягинцева” Часть 2.

Звягинцев: «В том самом месте, когда Лиля входит в комнату к адвокату, начинается расширение истории. То есть до этого момента мы действительно имеем дело с классическим сюжетом, сводимым к теме “битва маленького человека с системой”. Но в миг, когда она входит в эту комнату, вдруг будто какая-то воронка начинает закручиваться и захватывать всё большие и большие круги» (Соколова Сноб 17 февраля 2015).

Что это за воронка и что за круги? Ответы здесь, во второй части обзора отзывов на Левиафан.

 Сердце

 Десятого января 2015 в интернете появилась пиратская копия фильма, и его уже в первые сутки посмотрели 20 тысяч человек, а всего до официального показа (5 февраля) увидели около 4 миллионов зрителей.

 Пиратский показ не погасил интереса зрителя и прокатчиков к фильму, а наоборот – повысил его: бурная полемика вокруг картины послужила ей лучшей рекламой. Продюсер Александр Роднянский: «Когда мы узнали о том, что фильм попал в Сеть, а это было накануне Золотого глобуса, Андрей был в гневе. К четвертому дню мы поняли по реакции, которая поляризовала общество, что фильм зажил отдельно от авторов». Роднянский предсказал, что хотя Левиафан и не окупится в российском прокате, в целом фильм будет коммерчески успешным: «Наша цель – совокупный доход со всех территорий, в том числе с проката в Европе и США. А потом – многолетние продажи телевизионных прав и прав на показ в цифровых медиа. Но и только в прокате (в том числе за пределами России) Левиафан может собрать 10-11 млн долларов» (Newsru.com 5 февраля 2015).

 Прогноз Роднянского, скорее всего, состоится. В России к 20 марта фильм показали на 650 экранах (обычный прокат – до 500) в Москве, Санкт-Петербурге, Новосибирске, Екатеринбурге, Челябинске, Владивостоке, Самаре, Волгограде, Калининграде, Мурманске, Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону и многих других городах, и он собрал $1,343 млн. Сборы во Франции $1,639 млн, в Штатах $1,128 млн. Общая касса кинокартины в 14 странах, предоставивших данные, составила $5,374 млн (Тимофеев, Корнацкий Известия 26 марта 2015).

 Но не коммерческий успех был главной целью создателей картины. Звягинцев: «Фильм необходим, аудитория это подтверждает. Общество, страна разделились. Крайние точки зрения говорят о том, что мы попали в цель, что фильм попал в самое сердце, ровно туда, куда мы и хотели попасть» (Newsru.com 5 февраля 2015).

 Хотя большинство западных и отечественных комментаторов говорят об антипутинской направленности ленты, «Звягинцев уверен, что фильм политизировать не стоит. По его мнению, вопросы, поднятые в картине, актуальны в любой точке мира, а не только в России. Режиссёр убеждён, что международный успех его картины не связан с политической ситуацией» (Там же).

 И это верно. Политика вещь важная, особенно сегодня, но Звягинцев говорит, что цель фильма  - сердце зрителя. А сердце сегодня вряд ли растревожишь бесправием человека перед властью государства. Мне кажется, многие согласятся с суждением, которое высказал Alexei Medvedev: «Собственно говоря, первые сорок минут, когда кажется, что фильм о противостоянии нормального парня Серебрякова подлой и коррумпированной власти, он представляет собой довольно унылое зрелище, и как-то с тоской готовишься к финальному торжеству несправедливости» (Facebook 9 июля 2014).

 Перед тем, как перейти к делу, повторю заключительное предложение первой части моего обзора отзывов на фильм: «Идейную структуру Левиафана можно сравнить с айсбергом, где политическая составляющая находится над водой, а духовная – под водой». Подводной составляющей, то есть глубинными смыслами фильма, мы сейчас и займёмся.

 Айсберг

 Начну с основополагающих заявлений.

 Лидия Маслова: «В Левиафане церковь, Библия, всякие религиозные мотивы и аллюзии присутствуют не для галочки, а как один из принципиальных элементов всей конструкции: это и место действия, и движущая пружина сюжета, и собеседник-оппонент, и источник цитат, иллюстраций и в конце концов художественного образа, вынесенного в название» (Коммерсантъ 4 февраля 2015).

 Иеромонах Димитрий (Першин): «Самое ценное в этом фильме – суд, нравственный суд автора фильма, он ведь его проводит через призму Евангелия, он взвешивает на весах евангельских всё, что происходит» (Диалог Церкви и общества Православие и мир 26 марта 2015).

 Монах Диодор (Ларионов): «Драма, раскрытая в фильме, только кажется личной или социальной. На самом деле это универсальная драма, в которой обнажаются исконные для человеческой души противоречия, свидетельствующие о возложенном на неё бремени выбора между добром и злом» (Православие и мир 18 января 2015).

 Это действительно так – секрет ошеломительного успеха Левиафана заключён в его евангельском подтексте. Отсутствие закона, бесправие человека, произвол властей, коррупция, алкоголизм, мат – это всего лишь внешнее проявление гораздо более глубоких – духовных – болезней, – говорит режиссёр. И выводит зрителя на этот расширенный и углублённый уровень понимания фильма через нравственный шок. Звягинцев: «Левиафан — это шоковая терапия, да» (Тимофеев Известия 20 февраля 2015).

 Лиля

 Нравственный шок настигает Николая в самый неподходящий момент. Пока он пребывает в СИЗО, его жена Лиля отправляется в гостиничный номер к московскому адвокату, и дело кончается супружеской изменой с лучшим другом. Это событие – двойное предательство – ошарашивает и зрителя, настолько же не готового к такому повороту сюжета, как и главный герой. Так сцена в гостинице раскрывает перед зрителем путь к глубинным смыслам  фильма. Я думаю, что именно об этой сцене Звягинцев сказал: «Точно знал, что одно место в фильме — не буду уточнять, какое — подействует как удар обухом по голове» (Там же).

 Alexei Medvedev, тот самый, который «с тоской готовился к финальному торжеству несправедливости», распознал и оценил этот неожиданный шаг режиссёра: «Потом следует история измены, вроде бы никак напрямую с действием не связанная, а потом приходит понимание, что именно связанная и что эта связь – самое важное в фильме» (Facebook 9 июля 2014).

 Звягинцев подтверждает догадку Медведева и даёт нам очень важные подсказки к подтексту фильма: «В том самом месте, когда Лиля входит в комнату к адвокату, начинается расширение истории. То есть до этого момента мы действительно имеем дело с классическим сюжетом, сводимым к теме “битва маленького человека с системой”. Но в миг, когда она входит в эту комнату, вдруг будто какая-то воронка начинает закручиваться и захватывать всё большие и большие круги» (Соколова Сноб 17 февраля 2015).

 Что это за воронка и что за круги? Рассмотрим круги один за другим, начиная с самого заметного, и постараемся понять, о какой воронке говорит Звягинцев.

 Альянс

 Первое, что мы видим в новой, расширенной перспективе, – взаимодействие властей и церкви, их альянс. Звягинцев об этом альянсе говорит с пугающей определённостью: церковь оправдывает и поощряет произвол властей в стране.

 В интервью для Первого канала режиссёр словно отвечает протоиерею Всеволоду Чаплину, который считает, что «взаимодействие церкви и власти не только нормально, но и совершенно правильно. Грехом является не общение архиерея и мэра, а попытка изобразить это как что-то недостойное христиан» (Кармунин, Иванова Известия 15 января 2015). Звягинцев не возражает: «альянс церкви и государства, о котором говорится в нашей картине – это вечная история», но уточняет: «очень важный вопрос, на самом деле, о степени этого альянса. Поскольку слишком тесный альянс лишает иерархов церкви нравственного права давать оценку действиям светской власти. Вот это опасность» (Зейналова 18 января 2015).

Заявление очень осторожное, в фильме режиссёр высказывается куда смелее и определённее, и комментаторы это поняли, оценили и объяснили.

Philip Jenkins, почётный профессор университета Baylor в Техасе, историк и религиозный писатель, подчёркивает, что митрополит именем Бога не только оправдывает превышение мэром своих полномочий, но даже подталкивает его на более серьёзные преступления: «Православный руководитель обязан знать, что вся власть исходит от Бога. И его, руководителя, первейший долг – употребить данную ему власть для самостоятельного решения всех проблем и вопросов – всеми доступными ему средствами, чтобы враг не заподозрил в нём слабости. Всё в руках Божиих, и такова Его воля / As a Christian ruler then, says the bishop, he must know that all power comes from God. Vadim has the absolute duty to exercise the power given to him, to solve all his issues and problems himself, and with all his might, lest the Enemy think he is weak. All is in God’s hands, it is all His will» (The American Conservative 24 марта 2015).

То же говорит и анонимный автор статьи «Левиафан: русская книга Иова» в The Economist: «Священник в Левиафане говорит мэру перед выборами: “всякая власть от Бога”. Всё, что требуется, – учит он, – это проявить власть и силу и раздавить таких, как Николай / The priest in Leviathan tells the mayor who faces elections that “all power is from God”. All the mayor needs to do, he says, is to show authority and force, crushing an individual like Nikolai» (14 февраля 2015). Статья без подписи, но многие считают, что анонимные статьи для международного отдела в журнале пишет редактор отдела Edward Lucas, британский аналитик, распознавший сущность нынешнего российского режима раньше многих своих коллег и предсказавший в книге The New Cold War: Putin’s Russia and the Threat to the West (2008, 2013, 2014) и других публикациях опасность этого режима для других стран.

С ними согласен и Vadim Rizov, который считает, что «Левиафан – это на редкость точный прицельный залп по сговору РПЦ с правительством, порочному на всех уровнях. … Знакомый священник, с которым Вадим постоянно советуется, позволяет ему любые злоупотребления властью / Leviathan is a remarkably direct broadside against the collusion of the Russian Orthodox Church and a government corrupt on pretty much every conceivable level. … Vadim is constantly justified in all his abuses of power by a priest friend he regularly consults with» (Filmmaker 25 декабря 2014).  

Другие комментаторы описывают альянс более подробно, усматривая в нём многоуровневую вертикаль светской власти. При этом одни во главе альянса видят церковь, а другие отводят ей служебную роль.

Антон Долин и Serge Levchin ставят церковь на вершину властной вертикали. Долин: «Левиафан — это российская власть. Вся её вертикаль, осиновым колом пронзающая любого, кто посмеет стать на пути или хотя бы испортить ей настроение. Менты — в смысле, полицейские — на каждом перекрестке, городской мэр, судья и прокурор, да и ласково улыбающийся лидер в рамочке на стене, а превыше всех — строгий иерарх РПЦ, наставляющий на путь истинный свою чиновную паству и неустанно напоминающий ей, что любая власть — от Бога» (Афиша 23 мая 2014).

Levchin: «Левиафан – это беспощадный обвинительный акт, вынесенный беззаконному и продажному авторитарному режиму… Или глубоко порочной местной администрации, настолько удалённой от центральной власти, что портрет дорогого вождя выглядит устаревшим на пятнадцать лет… Или РПЦ, чей холодно-агрессивный представитель дёргает за ниточки кукольные головки гидры: самодовольных и ограниченных городского главу-мэра, прокурора и начальника полиции… А может быть, это обвинение всем, вышеназванным /  “Leviathan” appears to be an unsparing indictment of the lawlessness and corruption of Putin’s authoritarian regime… Or perhaps of a deeply corrupt regional administration that is so far removed from the center of power that the aforementioned portrait of the dear leader appears to be about fifteen years old… Or perhaps of the Russian Orthodox Church, whose chillingly menacing representative seems to be pulling the strings of a puppet hydra, whose smug, writhing heads are the town’s mayor, judge, prosecutor and police chief… Or all of the above» (Roger Ebert 24 декабря 2014).

Эти наблюдения ещё раз доказывают, что фильм полностью соответствует российской реальности. Николай Митрохин, научный сотрудник Центра по изучению Восточной Европы при Бременском университете, историк и социолог, писал в 2003: «В настоящее время главным фаворитом в кругах патриархии стал бывший председатель правления и один из двух соучредителей огромного “Межпромбанка” Сергей Пугачёв. Человек с крайне консервативными, даже по церковным меркам, взглядами, ныне служащий отчизне на посту тувинского сенатора, дружит и с группировкой “питерских чекистов”. Отсюда возникает вопрос – лоббирует ли он интересы Церкви во властных структурах или наблюдает, чтобы крупнейшая религиозная структура не выкинула невзначай какой-либо “фортель”» (Смысл 1-15 мая 2003 religare).

Относительно роли церкви по отношению к властям, существуют разные мнения. Андрей Плахов отводит церкви не руководящую, а подчинённую роль: «Адвокат (Владимир Вдовиченков), хоть и размахивает папкой компромата на мэра, оказывается бессилен перед местной круговой порукой и властной цепочкой, в которую включены не только милиция и прочие силовые структуры, но фактически и современная церковь, показанная как прислужница власти, проповедующая истину лишь на словах» (Коммерсантъ 24 мая 2015).

Sergey Erzhenkov уточняет: «Церковь усмиряет “человека бунтующего” и становится главной охранительницей власти. Архиерей постоянно повторяет, что всякая власть от Бога…»(Facebook 12 января 2015).Инокиня Татиана (Спектор),
Леснинский Свято-Богородицкий монастырь (Провемон, Франция)

Philip Jenkins считает нужным назвать реальные лица за масками героев фильма: «Если мы в Вадиме легко угадываем Путина, то русскому зрителю не нужно много времени, чтобы распознать в священнике другого видного государственного деятеля, а именно – Кирилла, предстоятеля Русской Православной Церкви / If Vadim is meant to be Putin, then Russian audiences waste little time before linking the priest to another prominent national figure, namely Kirill [Cyril], Metropolitan of the country’s Orthodox Church». В устах техасского профессора российский патриарх получает острую, но безупречно аргументированную критику: «Он привёл свою церковь к весьма близкому, глубоко безнравственному, по мнению многих, союзу с постсоветским режимом», Кирилл участвовал в создании «военно-церковного комплекса», агрессивная сущность которого «стала для нас совершенно очевидной в последние годы», «дал патриаршее благословение промосковскому режиму в Белоруссии. По отношению к событиям в Украине, он полностью поддерживает  пропаганду о том, что спонсированные Россией отряды – это благонамеренные местные жители, справедливо опасающиеся киевского режима. Кирилл даже вручил церковные награды братьям Кастро. Всё в руце Божией и всё в Его воле / He has led his church into an intimate and, most would say, a profoundly unhealthy alliance with the post-Soviet regime. Over the past few years, the nature of Russia’s military-ecclesiastical complex has repeatedly become evident. Kirill extended the church’s blessings to the pro-Moscow regime in Belarus. In Ukraine, Kirill completely echoed Putin’s line that the Russian-sponsored separatist guerrillas were well-intentioned local citizens who justifiably feared oppression by the Kiev regime. Kirill even granted church honors to Cuba’s Castro brothers. All is in God’s hands, it is all His will» (The American Conservative 24 марта 2015).

 События в России развиваются так стремительно, что эти недавние оценки сегодня выглядят слишком мягкими: РПЦ теперь попросту славит войну, ссылаясь на Бога. Протоиерей Всеволод Чаплин заявил в своём диалоге с Леонидом Гозманом: «Мир сейчас долгим, слава Богу, не будет. Почему я  говорю “слава Богу” — общество, в котором слишком много сытой и спокойной, беспроблемной, комфортной жизни — это общество, оставленное Богом». Уточнение Гозмана «Всеволод Чаплин только что сказал, что, слава Богу, что будет война», протоиерей поддержал: «если люди привыкли жить слишком спокойно, лучше, чтобы была» (Эхо Москвы 17 июня 2015).

 Нет власти не от Бога 

 Как видим, и в жизни, и в фильме цитата «всякая власть от Бога» применяется в России как церковное разрешение властям на любые преступления. Но тут приходят грамотные комментаторы, исправляют цитату и объясняют, что её распространённая трактовка (властям всё дозволено) вовсе не христианская.

 Игумен Спиридон (Баландин): «Какую еще проблему поднимает Левиафан? Проблему понимания фразы апостола Павла о том, что нет власти не от Бога (Рим. 13,1). Её смысл – если власть не от Бога, то это и не власть. Всё просто. Смиренно, безропотно покоряться любой дряни, окружённой государственными символами, чиновнику, потому что он чиновник – в словах апостола Павла нет и никогда не было такой мысли, это какая-то форма человекобожия, китайщина (кстати, сегодня актуально), а не христианство» (Православие и мир 19 января 2015).

 Если это не христианство, то какого бога исповедует митрополит? В какого бога верует мэр и его окружение?

 С кем Бог?

 Почти все, кто рассматривает в Левиафане вопросы веры, заметили: жертвы в храм не ходят и в Бога, скорее всего, не верят, а насильники, наоборот, и в церковь ходят, и о Боге говорят – со служителями церкви.

 Возможно, конечно, что они просто врут и лицемерят. Так это поняли, например, Дмитрий Быков и Mark Kermode. В своём довольно кислом отзыве на Левиафан (у него есть и более оптимистичные), опубликованном на Эхо Москвы, Быков сказал: «Давайте радоваться, что у нас вообще появилось кино о лицемерии церкви» (12 января 2015). Kermode тоже считает, что ни митрополит, ни мэр в Бога не верят: «Да нет там Бога, есть просто служитель Русской Православной Церкви, чьи советы помогают Вадиму воспринимать свою мирскую власть как посланную свыше и чьи ханжеские богослужения нужны только для того, чтобы держать массы в подчинении / Yet there is no God here, just the Russian Orthodox priest who encourages Vadim to view his earthly powers as heaven-sent, and whose sanctimonious ministrations serve only to keep the masses duly downtrodden» (The Guardian 9 ноября 2014).

 Но есть комментаторы, которые увидели в фильме более серьёзную вещь: речь идёт не о лицемерии, а о иной вере.

 «Православие»

 Так перед нами разворачивается следующий круг той воронки, о которой говорил Звягинцев. Этот круг – подмена Православия в современной России иной верой, хотя и под прежним названием. Исследованию нового русского «православия» посвящены самые интересные и глубокие статьи о Левиафане, и в них предложены толкования этого феномена. Исходят эти толкования из попыток понять, как фильм отвечает на вопрос о Боге.

Монах Диодор (Ларионов): «Некоторые рецензенты (особенно прот. Крылов) сетовали на то, что в фильме “ничего не сказано о Боге”. А мне показалось, что главная тема фильма — это Бог. Нет, не судьба Иова, не государство, ставшее Левиафаном, не сложности криминальной России, не лицемерие церковников. Это всё фон и предпосылка для главного вопроса, который, кстати, прямо задаёт в одном из эпизодов герой Серебрякова: “Где твой Бог?” И ему отвечают: “А ты какому богу молишься?” И это даёт указание на то направление, в котором следует искать ответ» (Православие и мир 18 января 2015).

Направление одно, но ответов всё же несколько. Сначала приведём три наблюдения. Они эмоционально выражены, но это не мешает им быть точными.

Антон Елин: «Меня трясло от этого фильма, потому что я понял: Бог — с ними. С мэром, с его шестёрками, с этой гнилой прокуроршей, Бог в той лошадке, которую от скуки рисуют в кабинете мэра. Бог, он с ними. С предстоятелем, в его перстне, в этих статуэтках, в ваших мусорских бутылках из-под шампанского, они же как раз пустые. И вы найдёте им применение. Вы только не переживайте. У вас все получится, с вами — Бог» (Газета.ru 24 января 2015).

 Ольга Седакова: «”Всякая власть от Бога”. Аверинцев возразил: “А если сама власть говорит, что она не от Бога и против Него?” Да, та власть говорила это непрерывно. Нынешняя ничего подобного не говорит. Напротив: она хочет иметь некую лицензию от Бога (как Мэр в фильме) — и она эту лицензию получает. Положение становится совсем двусмысленным. Выступление против заурядного бандюгана оказывается не чем иным, как кощунством!» (Гефтер 28 января 2015).

 Юрий Гладильщиков: «Левиафан —… высказывание о сути современной России: о страшном Левиафане, коррумпированном государстве без чести и совести, где церковь крышует власть, а Христос фактически приватизирован бандитами» (Новое время 21 января 2015).

 Многие комментаторы Левиафана потрясены тем, что Бог, Христос, защищает не жертвы, а насильников, даже преступников, то есть извращена самая суть христианства. Вот это извращение они и кладут в основу новой российской веры в своих попытках определить её. Первая попытка – «православие» как язычество.

Языческая церковь

Александр Костинский: «Мне показалось, что Звягинцев и его команда сделали фильм о боге, к которому пришла и поклонилась наша страна. Этот бог действительно даёт опору и решимость тем, кто в него верит. Но этот бог – не Иисус. Иисуса не приватизировали (Юрий Гладильщиков), а подменили, оставив нам немилосердного строгого бога со свежих икон, карающего за слабость. Это – языческий, архаический бог, который говорит – кто победит, тот и прав» (Новый мир 21 января 2015). 

Он же: «Интересна мысль Юрия Гладильщикова о “крышевании” власти богом. Если считать, что бог в фильме языческий, то вполне понятно, что ему приносятся жертвы, чтобы задобрить. Языческие боги вполне успешно сражаются друг с другом, лгут, интригуют и т.д., вовлекая в свои разборки людей, переманивая их в случае нужды и убивая без сожаления своих и чужих. Под каждым языческим богом – вертикаль власти, за которую надо бороться и расширять. Другие боги не дремлют. Поэтому это бог и власти, и бандитов, и силовиков (кстати, в фильме не бандиты расправляются с другом главного героя Николая Дмитрием – по функции Ланцелотом из “дракона” Евгения Шварца, – а силовики, которые в конце забирают Николая к следователю. Огромный крест на шее бандита (и маленький не бандита) – оберег, в каждой машине мелкие обереги в виде иконок (по три) на торпеде и чётки с крестом на зеркале заднего вида. И совсем уж прозрачно – количество куполов на наколотом храме на всю спину российского бандита или вора – это число ходок на зону. Менты на пикник едут в фильме под музыку “Владимирский централ”. Семья главного героя Николая Сергеева – люди, принесённые в жертву этому богу, и их кровью храм освящён, иначе мир Левиафана остановится. Языческая архаическая церковь должна стоять на месте человеческого жертвоприношения, на месте дома Николая» (Там же). 

Sergey Erzhenkov: «Очень натуралистично показаны носители “народной веры.” Подруга, которая сначала сдаёт ментам друга семьи, приносит его в жертву Левиафану, а потом совершает маленький христианский подвиг, оформляя опекунство на его сына, – это в сущности та же Елена. Для неё любая жертва, даже самая чудовищная и несправедливая, омыта слезинкой ребёнка. Ничего христианского в ней нет, потому что христианство – это преодоление природы, животного и инстинктивного начала, зато в ней много языческого» (Facebook 12 января 2015).

 Эта трактовка имеет как минимум два недостатка: во-первых, она заключена сама в себе, не даёт выхода из мировоззренческого тупика, обозначенного в фильме; во-вторых, она не объясняет, в чём состоит извращение христианства официальной церковью, хотя на это сделан упор в картине. Ну, хорошо, языческий бог крышует бандитов, но при чём тут православный митрополит? И зачем нужно строить новый православный храм, если есть старый, и затевать ради этого череду преступлений?

Гораздо более доказательным и объясняющим многое в фильме является, по-моему, толкование, согласно которому новая российская вера – это отпадение от Бога. Здесь исследованы два аспекта: вина церкви и личная вина каждого человека. Поговорим сначала о церкви. 

 Апостасия

Дмитрий Быков: «Звягинцев — пока единственный, кто отважился высказаться об отпадении России от Бога и о том, какую роль сыграла в этом официальная церковь, — за одно это фильм можно было бы назвать выдающимся событием и отважным поступком, но отвагой, слава Богу, его достоинства не исчерпываются» (Новая Газета 13 января 2015).

Вот что поражает многих комментаторов: вопрос о вере в Бога задают в фильме друг другу все, но церковь этот вопрос не волнует, и церковь этим вопросом не беспокоят.

 Игумен Спиридон (Баландин): «Звягинцев показывает финал пути, который последние десятилетия усердно выстилался благими намерениями. Цель не оправдывает средства – это ересь. Бесконечные поиски спонсоров, заигрывания с властью ради бонусов из местных и федеральных бюджетов, ставшая притчей во языцех коммерция… Мы строили, строили и, наконец, построили (с). Но ведь похоже! Есть в фильме кресты и купола, духовенство, блестящая проповедь – всё есть, Бога нет. Не Звягинцева следует поносить за безбожный или антироссийский фильм, а посмотреть на самих себя, пока еще не поздно» (Православие и мир 19 января 2015).

Монах Диодор (Ларионов): «Можно заметить, что на протяжении фильма герои постоянно задают друг другу в разных ситуациях один и тот же вопрос: “Ты веришь в Бога?” Но никогда не звучит прямого ответа, ни утвердительного, ни отрицательного — собеседники лишь пожимают плечами, либо отговариваются (“я верю в факты”), указывая на неуместность вопроса. Однако всегда создаётся ощущение некоей недосказанности, неловкости, посредством которых обнаруживается провал в подсознание, где этот вопрос живёт и не даёт покоя, даже нарывает, образуя гнойники. Здесь симптоматичной оказывается роль официальной церковной власти: она, насколько это видно из фильма, единственная, кто не задумывается над этим вопросом и у кого ничего не болит. Эта рана мучает алкоголика, мучает изменницу-жену, даже бандюгу-губернатора (он тоже задаёт такой вопрос). Она тревожит и простого сельского попа. Но когда начинает говорить митрополит, и в финале это звучит ужасающим аккордом, всякий вопрос о Боге словно исчезает. Словно его и не было никогда. Не было трагедии, смерти, слёз, преступлений. Не было греха и искупления. Словно Христос не воплотился» (Православие и мир 18 января 2015).

Митрополит

Надо сказать, что выбором сана и облика своего священнослужителя Звягинцев убивает сразу двух зайцев: Страгородского и Алфеева. Истинно-православные коллеги меня уже поняли. Тем, кто не настолько в теме, я поясню.

 Звягинцевский митрополит своим бестрепетным цинизмом напоминает мне двух известных российских митрополитов: Сергия (Страгородского, 1867-1944, с 1943 патриарх) и Илариона (Алфеева, 1966-). И очень хорошо, что сразу обоих,– яснее видна их роль в предательстве Православной Российской Церкви и церковного народа: начатое одним завершит другой. Теперь по порядку.

 Страгородский прославил себя тем, что в июле 1927 года письменно закрепил альянс Церкви с советской властью. Цитата из подписанного им тогда документа: «Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи. Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное Варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас. Оставаясь православными, мы помним свой долг быть гражданами Союза “не только из страха, но и по совести” как учил нас Апостол (Рим. XIII, 5)». Напомню, что 7 июня 1927 в Варшаве убили одного из организаторов расстрела Царской семьи. Документ, созданный в соавторстве с Евгением Тучковым, начальником 6 отделения ГПУ, возник в результате бесед соавторов во внутренней тюрьме на Лубянке, где Страгородский провёл декабрь 1926 – апрель 1927. (Стиль Тучкова-Страгородского неистребим в РПЦ и легко узнаваем в финальной проповеди звягинцевского митрополита). Так в 1927 году возникла советская псевдо-церковь и началось её преданное служение Лубянке, истинная же Церковь категорически отказалась признать документ, а пошла в тюрьмы, лагеря и подполье. Как видим, игумен Спиридон ошибается, говоря, что путём от Бога РПЦ идёт только в последние десятилетия. В 1943 году «церковь» Страгородского получила от Сталина новый статус и новое название – Московский патриархат, но суть её не изменилась. Она до сих пор верна подписанному в 1927 документу, то есть и сама служит не Богу, и народ туда же ведёт. Доказательств множество. Вот одно из самых свежих:

 «Леонид Гозман: Вообще-то он [народ] думает, что Церковь за него, а не за начальство.

Всеволод Чаплин, протоиерей: Наш народ себя от начальства не отделяет. Как вы ни пытаетесь расколоть народ и власть, ничего не получается. Идея единства народа и власти — это как раз естественная для нашего народа, православного в большинстве своём народа. Ничего вы с этим не поделаете» (Эхо Москвы 17 июня 2015).

Вопрос теперь в том, кому именно, если не Богу, служит РПЦ МП. Вот некоторые ответы.

Peter Bradshaw: «То, что поначалу выглядит как обычное столкновение маленького человека с большим правительством, вдруг разрастается до таких размеров, в которых человек оказывается один на один перед самой огромной, самой жестокой и самой неумолимой властью на земле / It starts off looking like a reasonably scaled drama about a little guy taking on big government. Then it escalates to a new plane in which man is taking on the biggest, most cruel and implacable government of all» (The Guardian May 22, 2014).

Ольга Седакова: «Детки Мэра пойдут в воскресную школу. Папа объяснит им, что “Бог всё видит”, и это странным образом ничего не меняет. Мы как будто навсегда заключены в такой отсек мира, где преступление входит в природный круговорот» (Гефтер 28 января 2015).

Монах Диодор (Ларионов): «Режиссёр не подводит к осмыслению отношений между Богом и миром в перспективе церковного бытия, потому что он не богослов; но он показывает, как все эти страдающие и погибающие души попадают в водоворот, устроенный Левиафаном, если Церковь отсутствует» (Православие и мир 18 января 2015).

Воронка

Водоворот, круговорот… Вот они, последние круги перед самым дном воронки. Узнали? – «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины». По описаниям Данте, ад имеет вид колоссальной воронки, состоящей из концентрических кругов, узкий конец которой упирается в центр земли. Воронка образовалась от удара о землю низвергнутого с небес сатаны, или Люцифера. Он вмёрз в болото на дне воронки. В Википедии и картинка есть – именно воронка с кругами.

А вот и соответствующие термины у наших комментаторов.

Ольга Седакова: «Мир, который изображают оба фильма [Покаяние и Левиафан], зритель узнаёт как ад и его власть — как власть сатаны» (Гефтер 28 января 2015).

Игумен Спиридон (Баландин): «Напомню, что Левиафан на страницах Библии – символ дьявола. “Владыка” Звягинцева – слуга Левиафана, а не Христа» (Православие и мир 19 января 2015).

Люцифер вмёрз в болото на дне ада. Звягинцевский левиафан вмёрз в Кольский полуостров. «Начальство», которому служит митрополит, простите, – сатана.

Сатане, а не Богу служит «церковь» Страгородского-Гундяева-Алфеева. Документ, устанавливающий правила этой службы, нынешняя РПЦ не отвергает и подписанта не осуждает, а даже прочит в исповедники. Цитата из официального источника: «В наст. время “Д[екларация]” является лишь одним из документов церковной истории, отражающим события 20-х гг. ХХ в. Характерная для той эпохи стилистика, умолчание о гонениях, воздвигнутых гос. властями на Церковь, не должны набрасывать тень на исповедническое служение митр. Сергия и др. авторов обращения 29 июля 1927 г.» (Декларация 1927 г. Православная энциклопедия под редакцией патриарха Московского и всея Руси Кирилла).

Теперь надо сказать, что я инкриминирую Алфееву. Его экуменическая гиперактивность неизбежно приведёт к тому, что он и с Папой договор подпишет, и Восьмой Вселенский собор устроит. Алфеев о РПЦ и католиках: «Мы должны, не дожидаясь решения всех проблем, научиться действовать как единое целое, как единая структура, не будучи административной единой структурой, перейти от отношений соперничества к отношениям союзничества» (РиаНовости 13 сентября 2009). Недавнее сообщение ОВЦС МП: «На заседании Специальной межправославной комиссии по подготовке Всеправославного (Восьмого Вселенского) Собора Русскую Православную Церковь представляет делегация во главе с председателем Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополитом Волоколамским Иларионом» (Русская Православная Церковь Официальный сайт Московского патриархата 31 марта 2015).

Jenkins видит в звягинцевском инфернальном митрополите Гундяева, но, по-моему, гундяевские пороки всё же не превосходят человеческие масштабы (сребролюбие, сластолюбие, властолюбие), в то время как от Алфеева тянет злом как раз инфернальным.

Соль

Ну, хорошо, митрополиты псевдо-церкви служат сатане и предали народ ему во власть. Но ведь народ всё же и свою голову имеет,  может и сам о своём спасении позаботиться. Выше я оборвала цитату из интервью Звягинцева с Ксенией Соколовой, где он объясняет роль сцены в гостинице. А он там сказал: «Мы вдруг догадываемся, что дело вовсе не в мэре, и не в продажных попах, а … именно с нас всё начинается! Спрос не с них, спрос со всех нас, с каждого. Из какого иного сырья созданы они, как не из того же, что и мы сами? Мы их в себе таим. Левиафан обитает среди нас, его сеть накинута на всех» (Сноб 17 февраля 2015).

Тут и встаёт вопрос о личной вине каждого из нас в отпадении страны от Бога. Комментаторы фильма сетуют вместе с режиссёром, указывают на признаки «плачевного состояния наших душ» и называют причины такого положения дел, среди которых главная – соль обуяла.

Alexei Medvedev: «Звягинцев … заманивает зрителя в ловушку, в плакатном финале заставляя нас проникнуться негодованием и ненавистью к преступным губернаторам и циничным иерархам. Но фильм, как уже говорилось, не об этом. То есть, и губернаторы преступны, и иерархи лицемерны. Но это не причина наших бед, а следствие плачевного состояния наших душ» (Facebook July 9, 2014)  

Ольга Седакова: «Никто не может общаться с другими доверительно и дружески. Каждый оскорбляет каждого любой своей репликой, любым движением. Каждый не может выслушать другого. Попытки откровенной речи пресекаются жёстко. Друг с другом говорят так, чтобы не дать другому ничего сказать, чтобы “заткнуть” его или её, предупредить то, что может ненароком вырваться. Превентивная атака. Каждый (и даже ребёнок) подозревает за поступками другого самые подлые мотивы. Характер человеческого общения в Левиафане …— это для меня самое адское в адском ландшафте происходящего. Это угнетает больше, чем сцены прямой жестокости и насилия. Предательства, измены — всё это уже вторично: из такой общей жизни может следовать что угодно. Этот обмен репликами и взглядами таков, что хронический бытовой мат, которым пересыпана речь героев, почти не фиксируется вниманием. На каком еще языке они могут разговаривать?» (Гефтер 28 января 2015).

Alexander Polejaev: «В России нас давно не объединяет (как продолжает объединять некоторых американцев и некоторых европейцев) религиозный контекст. Мало кто знает писание, святых, псалмы, количество воцерковлённых ничтожно. Да, государство пытается использовать церковь в качестве одной из опор, но выходит, честно говоря, довольно плохо. Не срастается, потому что пройденный этап. Христианская традиция осталась, как воспоминание, в языке, но культурного контекста уже не создает. Когда кто-то произносит слово разбойник, в голове у людей нашего поколения может возникнуть кто угодно, от Робин Гуда до Джека Воробья, но в последнюю очередь в голову придет Варавва. Библейские притчи – универсальные бытовые сюжеты, рассказывающие о взаимоотношениях людей, подменены примерами из беллетристики и кинематографа. Редко кто в диалоге с обществом апеллирует к каким-то общим христианским принципам. Потому что их больше нет, употребляя слова с очевидным религиозным смыслом, богословские термины или упоминая притчи, невозможно отослать к общему знанию, потому что оно больше не общее» (Facebook 17 января 2015).

Иеромонах Димитрий (Першин): «Если в большой перспективе смотреть на фильм, который снял Звягинцев, то это фильм, который очень просто можно резюмировать – это фильм о соли, которая потеряла силу. Но соль имеется в виду не только та, которая – митрополиты и священники, — а в целом человечество, которое настолько оскотинилось и вывернулось наизнанку, что у него уже нет ничего, ради чего ему имело бы смысл на этой земле быть» (Диалог Православие и мир 26 марта 2015).

Добро и зло

Да, соль обуяла. Да, люди оскотинились. И всё же герои фильма – не механические потребители водки, а личности. Они страдают, надеются, веруют, а если не веруют, то хотят верить – ищут Бога. В отличие от официальных и ново-патриотически настроенных критиков, комментаторы, занятые глубинными проблемами фильма, видят в нём не клевету и глумление, а евангельское противостояние добра злу.  

Монах Диодор (Ларионов): «Главная героиня, решившаяся на отчаянный поступок, приходит на берег, на фоне её лица, показанного крупным планом, в море выныривает и плещется огромный кит, который, несомненно, символизирует Левиафана. Морской кит, напоминающий о чудовище-Левиафане, как символ, отражает внутреннее воздействие Левиафана невидимого, выбирающего жертв по собственной прихоти. Сильнейшие образы, особенно в исполнении Серебрякова, заставляют погрузиться куда-то на глубину и в этой глубине видеть личность во всём её измерении, в её падении и незащищённости, в страдании и надежде. И на этой глубине естественным образом рождается вопрос о Боге» (Православие и мир 18 января 2015).

Современный человек перестал различать добро и зло, не в последнюю очередь, под воздействием массовой пропаганды. Сегодня опять актуально наблюдение Оруэлла: «Во времена всеобщей лжи говорить правду — это экстремизм». Российские СМИ, во всяком случае, следуют этому правилу буквально и с очаровательным бесстыдством сообщают: «Свобода — это рабство. Невежество — сила» и самое популярное сегодня: «Война — это мир». Духовный смысл происходящего таков: «Горе тем, которые зло называют добром, и добро – злом, тьму почитают светом, и свет – тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое – горьким! Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны пред самими собою!» (Ис. 5, 20-21). Именно это и называется духовной слепотой. Архиепископ Аверкий (Таушев): «Наше время – время отступления от истинного Бога и от Христа … особенно изобилует людьми, поражёнными губительным недугом духовной слепоты. Утрачено настоящее духовное зрение. Весьма многие в наши дни без всякого зазрения совести готовы утверждать, что белое – это чёрное, а чёрное – это белое». О том, что духовная слепота – это признак последних времён, сказано в Откровении Иоанна Богослова: «ты… слеп… глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть» (Откр. 3, 17-18).

Было бы уже замечательно, если бы Звягинцев показал в фильме, что наше время – время массовой духовной слепоты. Но он делает больше – он помогает нам прозреть.

Ольга Седакова: «…Радикальное различение добра и зла. Открылось не что-то неведомое, а то, что есть всегда, то, на чём держится мир: зло есть зло, и никаких промежуточных, смешанных, переходных к добру, совместимых с добром зон в нём нет» (Гефтер 28 января 2015).

Финал

Финал фильма разочаровал почти всех. Мало того, что главный герой отказался от борьбы, в то время, как его американский прототип полгорода разнёс на своём бульдозере, но даже никакого разъяснения этому бездействию нет.

Звягинцев: «Зритель ждал какого-то понятного, “правильного” финала, выдоха — таков шаблон, облегчающий ему душевную работу. В Левиафане такого финала нет. Набранный в лёгкие воздух там и остался. И вдохнувший злится, ему кажется, что у него отняли надежду» (Соколова Сноб 17 февраля 2015).

И напрасно злится, режиссёр поступил с ним, как со взрослым, равным собеседником, способным на собственные духовные усилия. По Бахтину, открытый финал полифонического романа Достоевского «переносит диалог в вечность», на что писатель идёт «в плане своего религиозно-утопического мировоззрения» (Проблемы творчества Достоевского, 1929). Эвфемизм «религиозно-утопического мировоззрения» объясняется датой публикации: в 1929 на Соловки прибыли новые партии новомучеников. Звягинцев оставляет мировоззренческий диалог в своём фильме незавершённым ровно с той же целью, что и Достоевский, и в эвфемизмах не нуждается.

Неудивительно поэтому, что мнения комментаторов разделились. Одни увидели в финале полную безнадёжность, другие – надежду.

Никита Карцев: «Внутренний, метафизический сюжет вертится вокруг истории Иова — человека, который потерял всё, но только не веру в Бога. С той лишь разницей, что Звягинцев не продолжает повествование до счастливого финала — момента, когда Бог заметит Иова и воздаст ему за все страдания. Наоборот, фильм обрывается на самой больной ноте. Зло, не понесшее наказания. Страдания, оставшиеся без прощения. Будущее, в котором нет надежды» (The Hollywood Reporter 24 мая 2014).

Стас Тыркин: «Возвращаться, собственно, не к чему. Всё сгнило, как остов выброшенного на берег гигантского кита-левиафана. Всё превратилось в фальшь и пародию. Испитые фарисеи со скошенными от постоянного вранья глазами (такого персонажа пугающе достоверно играет в фильме Роман Мадянов) под благовидным, духоподъёмным и богоугодным предлогом, не поморщившись, упекут куда надо истинных носителей традиций и духовных ценностей. Тоже испитых от постоянного горя» (Клинический портрет 24 мая 2014).

Звягинцев же сообщил свой замысел финала почти в святоотеческих терминах: «На самом деле надежда есть. Нужно научаться отыскивать её в самом себе, а не ждать, когда её тебе как блюдо подадут непосредственно перед финальными титрами. Разве нельзя черпать надежду из такого утверждения: “Можно потерять всё, но суметь сохранить душу — своё единственное достояние”?»  (Соколова Сноб 17 февраля 2015).

Опытные в духовной жизни комментаторы согласны с автором и высказывают его мысль в привычных православному уху деталях: надежду на спасение нам дают вера, покаяние, молитва.

Монах Диодор (Ларионов): «Мне кажется, фильм пробуждает веру. Веру в совесть, веру в святость, веру в чистоту души. Веру в Бога» (Православие и мир 18 января 2015).

Игумен Спиридон (Баландин): «Я верю – сегодня ещё не поздно, и Звягинцев показывает возможный вариант, а не то, что непременно будет. Но Ниневии следует покаяться, время к тому располагает» (Православие и мир 19 января 2015).

Иеромонах Димитрий (Першин): «Это некое преддверие последней, финальной уже сцены, когда “ей, гряди Господи Иисусе” и последние надеющиеся на него оставшиеся на земле христиане, а может быть, просто люди доброй воли и светлой жизни, если такие ещё будут – и массы тех, кто на уровень свинской жизни скатился. …Наверное, есть выход, в том числе, из этого Левиафана. Но это крестный, голгофский выход, это выход через страдания и, действительно, мы все за всех виноваты. С другой стороны, может быть, через нашу молитву кого-нибудь или всех мы как-то можем отогреть. То, что там этой молитвы нет, не означает, что она невозможна в принципе» (Православие и мир 26 марта 2015).

Храм

Соглашаясь с теми, кто увидел в финале фильма надежду, я хочу добавить, что Звягинцев выразил эту надежду не только в общих терминах – вера, покаяние, молитва – но и более определённо. Эта определённость заложена в противопоставлении двух храмов: старого, разрушенного и нового, белокаменного. О противопоставлении двух храмов говорят очень многие авторы.

Лидия Маслова: «В общем, Андрей Звягинцев не скупится на свидетельства того, что православие если и не совсем пропало, то явно попало в какие-то не те руки: в старой полуразрушенной церкви подростки жгут костер и пьют пиво, а когда камера останавливается на иконках, приклеенных к торпеде автомобиля, в магнитоле играет “Владимирский централ”. Но в самый жесткий клинч с церковью Левиафан входит в финале, когда стандартно мыслящий зритель мог бы прогнозировать строительство на месте неправедно отжатой земли какого-нибудь “храма Сатаны” — то есть торгово-развлекательного центра с подземной парковкой или, как предполагал наивный герой Алексея Серебрякова, мэрского дворца. Однако авторы Левиафана придумывают кое-что попровокационней: в воздвигнутом на месте разрушенной человеческой жизни божьем храме под длинную публицистическую проповедь главное исчадие ада шепчет своему маленькому сыну с доверчивыми глазёнками: “Это наш Господь, он всё видит”» (Коммерсантъ 4 февраля 2015).

Ольга Седакова: «Эта полная разоружённость светится и что-то обещает, как остатки фресок и небо на месте купола в разрушенной церкви. Это требование правды Божией. <…> Вопиющее к небесам преступление, которое не только не наказано: оно не увидено и не названо преступлением.  Всё последующее как будто благополучно вырастает из этого преступления — как из своего рода достижения, успеха. На преступлениях Мэра строится храм, в нём звучит “правильная” проповедь» (Гефтер 28 января 2015).

Serge Levchin: «Старая церковь с её прекрасными фресками стоит в руинах, а новая, невинно белеющая, привечает самых мрачных грешников, чьи чёрные лимузины заполнили парковку у её стен / That an old, beautifully frescoed church is in ruins, while a new, immaculately white church welcomes the blackest of sinners (whose black luxury cars fill its parking lot)»(Roger Ebert 24 декабря 2014).

Sergey Erzhenkov: «Единственное место, куда еще может снизойти Бог, – разрушенный храм, в котором подростки пьют пиво и играют песни под гитару. Фреска с Иоанном Предтечей – это надежда на возрождение, на Мессию, что искупит грех и вернет Бога на землю. Новый храм, построенный на месте разрушенного дома, укрыт от ветра, дождя, света и самого Бога. Это ковчег, в котором люди надеются спастись, – но не от потопа, а от всевидящего ока Господня» (Facebook 12 января 2015).

Как видим, храм, второй по значимости (после левиафана) символ фильма представлен Звягинцевым в виде оппозиции, где старый храм снабжён положительными признаками (прекрасные фрески, небо на месте купола), а новый отрицательными (строится на преступлениях, привечает самых мрачных грешников). Определена и суть оппозиции: старый храм – «единственное место, куда ещё может снизойти Бог» vs. новый – «укрыт от света и самого Бога».

Особенно хорошо в комментариях исследован элемент «новый храм», который воспринимается многими как метафора современной российской церкви.

Монах Диодор (Ларионов): «Левиафан — утрата веры, безверие. Левиафан вздымает свою гриву, когда на зов этих грешников, алкоголиков, блудниц и убийц, Церковь отвечает пустой риторикой, усыпляющей совесть, помпезными шествиями, грандиозными стройками. Она ослеплена лучами Левиафана — научилась играть, сидя у него на брюхе, и даже не замечает, что первой устремляется с ним на дно. Левиафан — там, где вместо рыбы даётся камень, где вместо веры — лицемерие. Где вместо хижины Иова — белокаменный храм» (Православие и мир 18 января 2015).

Диакон Андрей Кураев: «Организовав убийство одного человека, ложное обвинение в этом для другого и отправку в детский дом для третьего, мэр добивается сноса интересного для него дома. И оказывается, все это – ради храма. Именно на месте снесенного дома и строится обещанный митрополиту храм. Буквально – на крови. В финале митрополит при освящении этого храма и в присутствии мэра с губернатором произносит прочувствованную энергичную речь и призывает жить по совести и стоять на страже традиционных моральных ценностей и святынь. В проповеди киношного митрополита легко узнаваемы цитаты из речей нашего патриарха» (Livejournal 13 января 2015).

Монах Диодор и диакон  Андрей, равно как и другие авторы, передают смысл символа «новый храм» в фильме примерно так:  «Думаете, церковь занята возрождением души народной, проповедью покаяния, спасением души человека? Нет, она занята новостройками – строит новые церковные здания. Где она их строит? На месте разрушенного ею же семейного гнезда. На чьи деньги она их строит? На деньги преступников. Не означает ли это, что перед нами церковь преступников? И служители этой церкви, и её паства – преступники?»

Особую эмоциональную силу даёт символу храма реальный опыт современных русских верующих (и неверующих) людей, то есть история РПЦ с 1991 по 2015, которая начинается с восторга перед новыми храмами и заканчивается ненавистью к ним. В этой истории можно выделить три этапа: 1990е, начало 2000х-2010, 2010-2015. Если в начале 1990х храмы восстанавливал и строил народ, то в 2000е инициатива в строительстве перешла к бизнесменам, преступникам и силовикам, а в 2010 начался этап народного протеста против строительства храмов.

Начало 1990-х годов называли «вторым крещением Руси», потому что с падением СССР люди ощутили надежду на возрождение церковной жизни в стране. Они «приходили в храмы и выгребали из закрытых церковных зданий мусор, помогали в их восстановлении. И, конечно, чувствовалось общее желание, чтобы храмы вернулись к своему предназначению, чтобы здесь совершалась Божественная Литургия», по свидетельству Алексея Светозарского, профессора Московской духовной академии, церковного историка (Михайлова Фома №7, июль 2013). «Среди этих людей существовал абсолютный идеализм, – вспоминает Светозарский, – всё это было замечательно, очень радостно, отрадно! При том, что работа была довольно тяжелая физически: таскали кирпичи, на носилках мусор вывозили. Потом обязательно бывало чаепитие, беседы, которые ценились тогда на вес золота. Мы обретали единомышленников, видели, что есть другие люди, которым дорога вера, Церковь, что их много. Поразительное время!» (Там же).

Однако, поразительное время абсолютного идеализма продолжалось недолго: постепенно беседы о вере и Церкви отошли на задний план, а потом и совсем исчезли. Очень скоро возрождение церковной жизни свелось к собственно воссозданию храмов.

В начале 2000-х стало ясно, что духовная жизнь в РПЦ не поспевает за материальной: новые храмы пустуют, прихожане появляются в них, чтобы «свечку поставить» или куличи освятить. Приведу очень показательный пример из истории нашего монастыря. В последние месяцы перед подписанием Акта о соединении Зарубежной Церкви с МП представители РПЦЗ часто приезжали к нам и агитировали последовать за ними. В декабре 2006 года в Лесну приехал епископ Штутгартский с восторженными рассказами о том, что якобы в РФ полным ходом идёт возрождение Православия. Аргументировал фотографиями новых храмов в дальних городках и посёлках. Ну вот, мы это всё смотрим. На экране епископского лаптопа появляются снимки действительно прекрасных, просторных, великолепно украшенных храмов. А следом идут снимки сёл, в которых выстроены храмы, – бедные домишки, утонувшие в снегу в сумерках. Улицы не освещены, дорог нет. Поневоле мы подумали: зачем тратить деньги на помпезный храм в селе, где люди так бедно живут? Но даже не этот контраст произвёл на нас самое сильное впечатление. Больше всего нас поразила пустота храмов. Ни одного человека ни в одном из них. Так что своей агитацией епископ только укрепил наше решение не объединяться с МП.

Почему строили (и до сих пор строят) в РФ именно дорогие храмы? Во-первых, потому что деньги на строительство есть только у очень состоятельных людей: бизнесменов («корпоративные» храмы) и преступников («криминальные» храмы). Во-вторых, строительство дорогих церквей позволяет «пилить» государственные фонды. «Силовые» храмы, например, формально строятся на деньги силовых структур (войска, Федеральная Служба Безопасности, МВД, Прокуратура, Следственный Комитет, Федеральная Служба Охраны, МЧС, налоговые службы, таможня, различные инспекции), а фактически средства поступают от бизнесменов и из государственного бюджета. Николай Митрохин: «Источником возрождения церквей являются бюджетные средства или экономическая помощь со стороны крупных частных фирм или промышленных (часто полугосударственных) предприятий» (Смысл 1-15 мая 2003 religare).

Для бизнесменов строительство церковных зданий – часть бизнеса. Они быстро поняли, что «православие» – важная составляющая государственной идеологии, и стали возводить «корпоративные» храмы. Правда, не всегда добровольно. Для «корпоративного» строительства московского храма Христа Спасителя, «чиновники ввели негласный налог: каждому арендатору, обращающемуся в Москомимущество за какой-нибудь справкой, стали вручать бумагу с реквизитами фонда храма. Без квитанции о перечислении денег необходимые документы не оформлялись» (Поздняев Новые Известия 23 октября 2006). Строительство церквей начали тогда спонсировать и спонсируют доныне практически все представители крупного бизнеса в РФ. По свидетельству Николая Митрохина, «существует большая группа российских компаний, с руководителями которых у Церкви “налажены отношения”. К их числу относятся крупнейшие российские экспортеры: Газпром, ЛУКОЙЛ, Норильский никель. … В свою очередь, крупные спонсоры могут рассчитывать на заступничество Церкви в кризисных для них ситуациях. Так, например, в 1999 году была публично оказана поддержка Рему Вяхиреву в момент его конфликта с администрацией президента за переизбрание в качестве главы Газпрома» (Смысл 1-15 мая 2003 religare).

Кроме того, храмы строятся в РФ на криминальные средства: «у преступных “авторитетов” популярен подобный способ “замаливания грехов”. Например, в ноябре 2001 года Антон Малевский, лидер одной из наиболее известных в России криминальных группировок (так называемой измайловской), был похоронен в Свято-Вознесенском монастыре, находящемся в Московской области. При жизни он финансировал реконструкцию монастыря, а после смерти было получено специальное разрешение епархиального управления на его захоронение на кладбище обители» (Там же).

«Силовые» храмы появились в начале 2000х у всех соответствующих ведомств, а в Министерстве обороны – у отдельных родов войск. Разумеется, ФСБ тоже имеет свои храмы. Одним из первых был освящён 11 июля 2005 патриархом Алексием II храм святого великомученика Пантелеимона при Центральном клиническом госпитале ФСБ (Официальный сайт Северо-Западного викариатства Московской епархии). А совсем недавно, 15 апреля 2015, патриарх Кирилл совершил чин освящения закладного камня в основание храма святого праведного воина Феодора Ушакова. «Храм в честь святого праведного воина Федора Ушакова возводится в рамках программы строительства новых православных храмов в Москве, а также в рамках проведения Межрегиональной общественной организацией “Ветераны военной контрразведки”» (Официальный сайт Московского патриархата). «Силовые» храмы возведены не только в столице, а по всей стране. В каждой епархии РПЦ МП есть отдел по связям с армией и правоохранительными органами.

Наконец, в 2010 году начался третий этап в строительстве храмов, который привёл к конфронтации населения и РПЦ, а также и к сильнейшему разочарованию народа в «церкви» и «православии». 26 января 2010, по благословению патриарха, был учреждён Фонд Поддержки строительства храмов города Москвы, более известный как Программа-200. Наиболее болезненная часть Программы состоит в том, что РПЦ отнимает у москвичей под строительство храмов парки, скверы и детские площадки: «Святейший Патриарх Кирилл предложил внести поправки в проект с целью изыскания более просторных участков для новых церквей (в соответствии с программой для части храмов предусмотрены слишком маленькие участки площадью 0,2–0,3 га)» (200hramov.ru).

Конфликты начались почти сразу. Горожане протестовали против «возведения храмов в Печатниках, Куркино, Хорошево-Мневниках, Москворецком парке, Зеленограде. Не утих конфликт в Восточном Дегунино и в Царицыно, где еще до появления программы было принято решение о строительстве церковно-приходского комплекса (площадью более 4,5 тыс. кв. м с подземным паркингом) во дворе дома № 4 по Севанской улице на месте детской и спортивной площадок» (Смолицкий Известия 19 июля 2012).

Тогда же, в 2010, патриархией была создана организация «Движение сорок сороков», члены которой вместе с активистами других подобных организаций («Вера и дело», «Православный корпус», «Георгиевцы», «Суворовское наследие», Ассоциация военно-патриотических клубов при Патриаршем подворье в Сокольниках, «МОСТ», Братство православных следопытов) сегодня являются основной ударной силой в борьбе с так называемыми «храмофобами». Противостояние совсем нешуточное. «Против москвичей, против каждой группы, протестующей против строительства в любимом сквере или парке у себя под окнами очередного “храма шаговой доступности”, работает хорошо организованная машина, объединяющая коррумпированных строительных бизнесменов, церковных чиновников, старых черносотенцев и радикально настроенных молодых фанатиков» (Митрохин Грани.ру 10 апреля 2013).

«Фанатиков» готовили к борьбе загодя и вполне профессионально: «24 мая 2010 руководитель Патриаршего центра духовного развития детей и молодежи (ПЦДРДМ) при Даниловом монастыре игумен Иоасаф (Полуянов) собрал журналистов, дабы сообщить: ПЦДРДМ открыл курсы подготовки церковно-молодёжных лидеров, которые, по словам игумена, созданы по образцу “курсов молодых командиров во время войны”. Более двух месяцев 50 молодых людей в возрасте 20-25 лет будут заниматься в закрытом режиме, используя “выезды, тренинги, современные психологические методики”. Деньги предоставили патриархии спонсоры, пожелавшие остаться неизвестными» (Солдатов Новая Газета 7 июня 2010).

Подготовка привела к желаемым результатам, и 6 апреля 2013, впервые в истории Программы-200, в конфликте с местными жителями приняли участие «молодые люди спортивного вида, ранее не присутствовавшие на подобных акциях и вряд ли являющиеся жителями данного района». Их, кстати, забрал ОМОН. «Это произошло в самой горячей на тот момент точке противостояния – в сквере на Молодежной улице в районе Ленинского проспекта, где живёт много академической и университетской интеллигенции» (Митрохин Грани 10 апреля 2013). В 2015 году противостояние обострилось настолько, что в парке Торфянка в Лосиноостровском районе Москвы дело «дошло до обустройства противоборствующими сторонами палаточных лагерей. Несмотря на угрозы (и попытки) физической расправы над общественниками со стороны православных экстремистов – движения “Сорок сороков” в Лосиноостровском и “Ночных волков” на Воробьевых горах» граждане не уступают позиций» (Митрохин Грани 7 июля 2015).

Надо думать, что создание патриархией особого боевого отряда «молодых людей спортивного вида» привело к окончательному отторжению православных людей от официальной «церкви». Приведу здесь общую оценку роли РПЦ в жизни современного общества, данную русской верующей: «О том, кто себя относит к православным сегодня. Во-первых, это давно, искренне верующие люди, их очень немного, и этот круг сложился не вчера и не сегодня. Во-вторых, тьма страшненьких неофитов, которые считают себя православными, но таковыми не являются (мода, желание, даже неосознанное, получить индульгенцию за кучу гадостей, стремление соответствовать “тренду”). И, конечно, особый боевой отряд гундяевской церкви: ребята в чёрных шапках и тренировочных штанах (из “качалки”), которые вместе с бесноватыми старухами устраивают погромы около театров, на площадях (молебствия такие у них, когда проклинают все врагов Путина) и пр. Последняя категория “верующих” неплохо оплачивается православной церковью» (Из личной переписки).

Заканчивается эта оценка так: «Вообще в деле морального растления общества церковь не отстаёт от государства. Я понимаю, что это разговор не о вере как таковой, а о тех процессах в обществе, которые так или иначе связаны с церковью. Одним словом, церковь идёт дорогой, которая “не ведёт к храму” (“Покаяние”)». Можно было бы остановиться на этом заключении, если бы не было ещё более точного и полностью совпадающего с диагнозом Звягинцева в Левиафане: «Задача Кирилла не допустить возрождения христианства в России, иначе оно [христианство] развалит институт насилия, действующий сейчас» (Пётр Калика Facebook 19 июля 2015).  

Такова роль элемента «новый храм» в фильме. Но не напрасно (у Звягинцева нет ничего напрасного) ему противопоставлен «старый храм» с «небом на месте купола», который отвечает «требованию правды Божией» (Седакова).

Именно правду Божию, истинную Церковь символизирует в Левиафане старый храм – в противоположность апостасийной, строящей новые храмы. Разве не это говорит Седакова: «Кроме новодельного храма, построенного уголовником на крови, в сюжете участвует еще один храм. … Старый разрушенный храм вносит в это — как будто избыточно прямое и почти издевательское — сопоставление мысль о какой-то другой возможности» (Гефтер 28 января 2015).

Другая возможность существует, спасение в истинной Церкви – вот мессидж звягинцевского фильма. К такому выводу приводит внимательное чтение отзывов на Левиафан.

ЖАНР ФИЛЬМА

Притча

Диакон Андрей Кураев Livejournal 13 января 2015 как любая притча, «Левиафан» искажает, смещает фокус, чтобы собрать пучок смысла в одной, довольно неожиданной точке.

Владимир Лукин The Hollywood Reporter 30.01.2015 Звягинцев снимает политическую притчу и действует намеренно грубо, будто следует заветам Сергея Эйзенштейна: «Не киноглаз нам нужен, а кинокулак». И кулак, кстати, достиг своей цели: ситуация вокруг проката картины в России — лучшее тому доказательство.

Экзистенциализм

Монах Диодор (Ларионов) Православие и мир 18 января 2015 Когда нет претензий и позирования перед публикой, когда художник не выдаёт свой стиль за язык бытия, а позволяет бытию говорить на его собственном языке, тогда зритель откликается не на какие-то надуманные теории и идеи автора, а встречается с самой действительностью, и всякий раз такая встреча происходит у каждого человека по-своему. Происходит нечто неуловимое, но единственно важное, какое-то изменение, сдвиг, некое экзистенциальное событие.

Виктор Матизен Новые известия 14 января 2015 Те, кто ценит искусство кино, увидели непривычную эстетику, отличную от голливудской, согласно которой герою положено побить всех супостатов, от соцреалистической, где новый начальник обязан преодолеть сопротивление ретроградов и вывести завод в передовики производства, от неореалистической, где наряду с плохишами должны присутствовать простые хорошие люди, и от «чернушной», где мафия должна быть представлена как иррациональная сила, но в чем-то родственную эстетике экзистенциализма с его отчетливым взглядом и концепцией «свободы по ту сторону отчаяния». Да и Радищева не грех вспомнить.

Трагедия

Ольга Седакова Гефтер 28 января 2015 Они [Покаяние и Левиафан] обновляют радикальное различение добра и зла. А также настоящего и поддельного. Это обновление и есть дело трагедии — как бы безнадежно ни было все, о чем повествует «Левиафан», зритель (естественно, и здесь, и вообще я говорю о собственном впечатлении) чувствует странное облегчение, тот самый пресловутый катарсис, который почти всегда путают с хэппи-эндом — или хотя бы дальней перспективой хэппи-энда, «светом в конце туннеля». Замечу, что путаница эта неоправданна: в греческой трагедии, на месторождении катарсиса, никакими хэппи-эндами не пахло. Речь шла об очищении чувств жалости и страха.

Современная трагедия, чёрный юмор

Стас Тыркин Клинический портрет 24 мая 2014 «Левиафан» выдержан в жанре современной трагедии и удивляет наличием своеобразного черного юмора, которого от автора Изгнания ожидаешь еще менее, чем прямой публицистики на злобу дня.

Трагедия, драма, притча, гротеск

Андрей Плахов Коммерсантъ 24 мая 2015 Вчера мне показалось, что финальная сцена в церкви, ставящая диагноз серьезной болезни наших православных институций, слишком публицистична. Перепады от гротеска к трагедии, от драмы к притче контрастируют с четко просчитанным жанровым и стилевым заданием в подавляющем большинстве фильмов каннского конкурса; но именно это поднимает работу Звягинцева высоко над его (конкурса) уровнем.

Криминальная драма

Стас Тыркин Клинический портрет 24 мая 2014 Новый фильм Андрея Звягинцева – это тугая криминальная драма, содержащая наиболее жесткую социальную критику в отечественном кино со времен “Груза 200″.

Комедия

Мария Кувшинова Сеанс 23 мая 2014 Первое, что удивляет в картине Звягинцева: почти до середины это комедия, причем комедия одинаково смешная и для русских, и для иностранцев; зал целый час стоял на ушах. «Мама, что такое грех?» — «А помнишь, как ты кошку поджег?».

Андрей Плахов Коммерсантъ 24 мая 2015 С юмором, который раньше вроде не входил в число добродетелей Звягинцева: в течение первой половины просмотра зал много раз заходился от хохота, прежде чем впасть к финалу в эмоциональный ступор.

Монах Диодор (Ларионов) Православие и мир 18 января 2015 Карикатурный митрополит то и дело за столом наставляет губернатора на верный путь вымученными и как будто бы написанными заранее фразами, которыми нормальный человек не выражается. Приходской священник сходу начинает, как безумный, цитировать встретившемуся алкоголику пассажи из Библии… Во всяком случае, неудачность этих эпизодов, мне кажется, не случайна: она органично вписывается в общий экзистенциальный подход режиссёра к реальности. И в этой реальности нет места таинственному бытию Церкви.

Абсурд

Андрей Плахов Коммерсантъ 24 мая 2015 Это сцены мощного саркастического накала — именно такого метода, метафорического и абсурдистского, требует для своего отражения российская реальность, все больше погружающаяся в пучину абсурда.

Чёрная комедия

Денис Рузаев Colta 29 мая 2014 Русская жизнь, которую камера словно застает врасплох, оборачивается чёрной комедией — пока чернота не поглотит все вокруг, включая защитный хохоток в зрительском горле.

Триллер

Монах Диодор (Ларионов) Православие и мир 18 января 2015 Если вначале сюжет раскачивается неторопливо, как будто хочет обмануть неискушённого зрителя картинами ландшафта и заболтать его бдительность семейными неурядицами и сценами пьянства, то вторая половина фильма развивается в темпе остросюжетного триллера.

Роуд-муви

Денис Рузаев Colta 29 мая 2014 По своей структуре «Левиафан», конечно, роуд-муви — причем именно в хеллмановском, предполагающем невозможность остановки, смысле.

Монах Диодор (Ларионов) Православие и мир 18 января 2015 Это параллельное существование личной драматической истории и вечной не изменяющейся природной стихии, живущей своими законами, красной нитью проходит через весь фильм и, кажется, намеренно подчёркивается режиссёром. … Драма, раскрытая в фильме, только кажется личной или социальной. На самом деле это универсальная драма, в которой обнажаются исконные для человеческой души противоречия, свидетельствующие о возложенном на неё бремени выбора между добром и злом.

Библейские, литературные и другие аллюзии в Левиафане

Библия

Владимир Лукин The Hollywood Reporter 30.01.2015 Специалистом по адаптации библейских тем Андрей Звягинцев был признан сразу после выхода его первых картин — Возвращения и Изгнания. Сняв Елену, Звягинцев развернулся на 180 градусов, разменяв «вечные» темы на социальный анализ современности. Левиафан — фильм, который сводит воедино стиль всех его предыдущих лент.

Никита Карцев The Hollywood Reporter 24 мая 2014 Мощь Звягинцева — в его последовательности. … режиссер упрямо гнёт свою ветхозаветную линию, начатую еще в Возвращении.

Библия, Гоббс

Philip Jenkins The American Conservative March 24, 2015 Beyond that obvious satire, the film places these everyday Russian evils in a cosmic context. ”Leviathan” is immersed in Biblical symbolism, drawing both on the Book of Job and the story of Naboth’s Vineyard, in which an evil king trumps up false charges to seize the belongings of a poor neighbor. To a Westerner, the name Leviathan recalls Thomas Hobbes’s vision of the all-powerful state, but in this case we should rather turn directly to the Old Testament.

Настя Курганская The Village 5 февраля 2015 Кроме американского прототипа, у «Левиафана» есть две литературных модели, к которым часто отсылают создатели картины: ветхозаветная «Книга Иова» о праведнике, которому на долю выпадают многолетние испытания страданиями, и одноимённый философский труд Томаса Гоббса о могущественном государстве, который принято толковать как с политической, так и с богословской точки зрения.

Достоевский

Philip Jenkins The American Conservative March 24, 2015 We almost hear the voice of Dostoevsky’s Grand Inquisitor.

Гоголь

Vadim Rizov Filmmaker Dec 25, 2014 ZV Our Nikolai isn’t Marvin John Heemayer; in the Russian context, his kind of patience is like that shown in Gogol’s “The Overcoat,” about another tragic figure crushed by the government machine

Карамзин, Пушкин, Гоголь, Достоевский, Чехов

Иеромонах Димитрий (Першин) Православие и мир 26 марта 2015 Программа “Фестиваля Друзей «Экклезиаста»” 17 февраля 2015  Если говорить по существу, то, на мой взгляд, этот фильм продолжает историю маленьких людей, которая, действительно, является сквозной для всей русской литературы, начиная с «Бедной Лизы» Карамзина, конец XVIII века, 1792 год. «Станционный смотритель» Пушкина, «Шинель» Гоголя, «Бедные люди» Достоевского, чеховские многие герои, где этой безысходности более чем. И мне кажется, что Чехов наиболее созвучен «Левиафану» или «Левиафан» Чехову – это, на мой взгляд, самые близкие измерения в русской литературе.

Достоевский, Сорокин

Андрей Плахов Коммерсантъ 24 мая 2015 “Левиафан” имеет больше общего с романами Достоевского или даже Сорокина, чем с “правильными шедеврами”.

Гоголь, Булгаков

Иеромонах Димитрий (Першин) Православие и мир 26 марта 2015 Фильм-предупреждение, как роман Булгакова «Мастер и Маргарита», который, вообще говоря, тоже очень страшный. Это мир «Мёртвых душ», только в формате XX столетия, не XIX, как Гоголь, где еще были какие-то надежды. XX век – там уже надежд почти не осталось.

Солженицын, Мандельштам

Ольга Седакова Гефтер 28 января 2015 Не меня одну «Левиафан» заставил вспомнить о Солженицыне: о взрыве «Одного дня Ивана Денисовича», а еще больше — об «Архипелаге». Быть может, таким же взрывом (хотя и не имевшим видимых последствий) были в 30-е годы 16 строк Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны». Это заметил В.В. Бибихин.

Томас Элиот, Франц Кафка

Sergey Erzhenkov Facebook 12 января 2015 Это «Полая земля» Томаса Элиота. Место, оставленное Богом, и оттого осиротевшее. Все, от мэра до архиерея, ищут Грааль, тот единственный «ключ к жизни», завещанный нам Христом, – а его нигде нет. Московский адвокат выходит из этого кафкианского абсурда. Ему была уготована роль Иозефа К. из «Процесса», роль невинной жертвы, но в последний момент он избежал этой участи…

Айрис Мёрдок

Монах Диодор (Ларионов) Православие и мир 18 января 2015 Мне это напомнило точно такое же ощущение в книге «Море, море» Айрис Мёрдок.  

Гоббс, Кафка, Герман фон Клейст, Андрей Платонов

Владимир Лукин The Hollywood Reporter 30.01.2015 «Левиафан» многотонален. Он начинается как сатирическая и горькая повесть Андрея Платонова, постепенно мутирует в новеллу Генриха фон Клейста (читавшие «Михаэля Кольхааса» подумают, что смотрят вольную экранизацию), после — в липкий кошмар Франца Кафки, но заканчивается все-таки русской беспросветностью. Вспомним обложку одноименной книги Томаса Гоббса, где Левиафан государства изображен состоящим из маленьких человеческих тел.

Библия, Герман фон Клейст, Монт Хеллман

Денис Рузаев Colta 29 мая 2014 Почему я не могу отделаться от мыслей о Монте Хеллмане, когда думаю о «Левиафане» Андрея Звягинцева? Подобно «Двухполосному шоссе», «Левиафан» — ультимативный, в своей полноте практически невозможный зрительский опыт. От Марвина Химейера и Михаэля Кольхааса до Иова. От «Груза 200» до «Долгой счастливой жизни». Всепожирающий Левиафан, а не фильм.

Библия, Гоббс Герман фон Клейст и реальная история Марвина Химейера

Serge Levchin Roger Ebert December 24, 2014 the film has its deep and sprawling roots in the Book of Job, the early 19th century German novella “Michael Kohlhaas,” Thomas Hobbes’ “Leviathan or The Matter, Forme and Power of a Common Wealth Ecclesiasticall and Civil” and a somewhat more recent American news item: the “Killdozer rampage.”

Абуладзе

Ольга Седакова Гефтер 28 января 2015 Не знаю, думал ли Звягинцев об Абуладзе (в их поэтике нет ничего общего), но его фильм, «Левиафан», явно думает о «Покаянии» и отвечает ему. Может быть, он отвечает ему только в уме зрителя? Не думаю. Может, это время отвечает времени, а не фильм фильму? Может, и так. Вот лежащая на поверхности связь: тема храма. Еще одна: фантасмагорический суд. Еще одна связь — «чудесный помощник» (на языке Проппа) обреченного героя («хороший марксист» Михаил у Абуладзе, друг юрист у Звягинцева): помощник, который только отягчает его судьбу. То есть в обоих случаях перед нами антисказка, но при этом соблюдающая структуру волшебной сказки. Еще одна связь: жертвы демонической власти — супружеская пара, причем женщине в общем ансамбле принадлежит особая роль, она в каком-то смысле — душа происходящего, душа времени. Еще одна общая тема — конвейер смерти и унижения. И еще один общий символ: остов рыбы. … Но больше всех конкретных мотивов и символов два эти фильма связывает их историческая значительность: их смелость, шокирующая на фоне того, что к этому времени стало привычным и воспринималось как единственно возможное. Их императивность: они не позволяют видеть все, как видели прежде, — как «слишком сложное», «неоднозначное» и т.п.

Реальная история Мартина Химейера

Catherine Shoard The Guardian 29 May 2014 It was inspired by a case in Colorado. In 2004, Marvin Heemeyer, a 52-year-old welder and the victim of expropriation, drove a bulletproof tank into town and demolished a dozen municipal buildings before shooting himself. Initially Zvyagintsev wanted to shoot his story – which borrows the spur, rather than the plot – in America. “But time went by, the project evolved and I thought it better to set it in Russia.”

Борис Иванов Film.ru 29 января 2015 Одним из источников вдохновения для режиссёра была история «бунта» американского сварщика Марвина Химейера.

Инокиня Татиана (Спектор),
Леснинский Свято-Богородицкий монастырь (Провемон, Франция)

Источник http://catacomb.org.ua/modules.php?name=Pages&go=page&pid=2125