История Церкви. Новомученик Михаил Новоселов “Апология отошедших от митрополита Сергия (Страгородского)

Св. мученика Юлиана Тарсийского Священномученика Терентия еп. Иконийского  21/IV — 4/VII/1928 г.

 Ваше Преосвященство! Разрешите, в ответ на Ваши, исполненные любви и благожелательства, строки, прежде всего поблагодарить Вас за добрую память и доверие, а затем обратиться к Вам с усердной просьбою выслушать со вниманием и то, что я, в единомыслии с другими пастырями и нашими архипастырями, можем сказать в оправдание своего образа действий. Кроме письма, обращенного лично ко мне, я, с Вашего разрешения, ознакомился и с тем большим, которое Вы отправили к нашему Владыке; и, потому, в своем ответе Вам, я буду иметь в виду и его, и даже по преимуществу его, так как в нем, как обращенном к епископу, Вы высказались о нашем деле с большою определенностью. Я, приступая к своему ответу с искренней готовностью дать Вашему Преосвященству посильное объяснение всего совершившегося и совершенного нами, и прошу Господа вложить во уста мои слово правды и не уклонить сердца во словеса лукавствия.

Два толкования 15-го правила Двукратного собора.

 В своем большом письме Вы, Владыка, потщились и сами разобраться во всем происшедшем, на основании имевшихся у Вас (а, видимо, достаточных) сведений. Сущность сказанного Вами заключается в том, что мы, по Вашему мнению, находимся в разрыве с Кафолической (Соборной) Церковью (Ваши слова: «Вы — не церковь, Вы — «секта», стр.39 письма). Само же Тело церковное осталось там, где митр. Сергий и кто с ним (Вы пишете: «Церковь Христова осталась и остается там же, где и была до момента Вашего отделения, остается в составе святителей, клира и народа — людей Божиих, который состав возглавляет митр. Петр, и который состав хранит общение и сам, и в лице митр. Петра с его Заместителем митр. Сергием» — стр.12). Так Вы полагаете;

 мы же дерзаем думать, как Вы верно воспроизводите наши мысли, что «мы не ушли никуда и не изменились, мы остались там, где были, пребываем теми же, какими были, это митр. Сергий изменился, он уходит от чистоты православия и, следовательно, из Церкви. Мы находимся в церковном общении и храним апостольское преемство через митр. Петра (стр.10)». — Вот около этих двух, явно непримиримых, утверждений и должны быть сосредоточены и объединены все дальнейшие рассуждения и доказательства в защиту правильности нашего взгляда и ошибочности Ваших представлений. Благоволите же выслушать меня со вниманием, как и я постарался это сделать с вашим письмом, которое было мною многократно перечитано и подверглось долгому обсуждению.

 В нашем деле (или как обычно выражаются — «движении») Вы, Владыка, различаете две ступени: 1) осуждение того, что совершил митр. Сергий с синодом и 2) наш, так наз., «отход» от него. С этим разделением можно бы согласиться, но в то время, как нам кажется, что то и другое — и суд, и решение — находятся в неразрывной связи между собою, и последнее вытекает, как следствие, из первого.

 Вы, как и часть епископата, и, кажется, не малая, осуждая, довольно решительно, Послание от 16/29 июля минувшего года и даже последующую церковную деятельность митр. Сергия и его синода, не находите, однако, возможным, по каноническим основаниям, прекратить с ними молитвенное общение. Об этом Вы сами свидетельствуете со всею определенностью: «Без сомнения, пишете Вы нашему архипастырю, если бы я был вместе с Вами в конце минувшего (27-го года, я многое бы обсуждал вместе с Вами одними мыслями, в одном духе. Одни же скорби и огорчения угнетали бы Вас и меня. Впрочем, тоже самое было и в разлуке моей с Вами. Надо ли говорить Вам, что я так же и то же здесь мыслил и переживал, что и Вы, но, конечно, лишь с запозданием сравнительно с Вами. Я, кажется, довольно ясно представляю себе и то положение дела, когда единомысленные Вам православные святители епархии нашей и ряд пресвитеров, дотоле поддерживавшие Вас, во многом может быть, соглашавшиеся с вами, в этот момент, т. е. в момент выхода Вашего из церковного общения с митр. Сергием, не решили следовать за Вами, не дерзнули на тот шаг, на который решили пойти Вы (стр. 2-3)».

 Подобно тому, продолжаете Вы, и «я вероятно во всем был бы согласен с Вами, но до момента лишь, в который было Вами прекращено общение, а далее я не решился бы последовать за Вами (стр.6)». — В ответ на эти слова разрешите сделать несколько замечаний.

 1) В нашем городе только два епископа и два-три священника, из обсуждавших дело митр. Сергия и соглашавшихся с нами, не последовали за нашим собственным делом, т. е. отходом от митрополита, остальные же викарии и духовенство вовсе уклонились от обсуждения «Послания» и вытекавших из него дальнейших деяний митр. Сергия (в частности, вопроса о незаконном смещении своего митрополита).

 2) Наше обсуждение «нового курса церковной политики» не напоминало собою обычные «политические» разговоры людей, к действительной политической жизни непричастных (русская интеллигенция, прежняя и настоящая), а было, именно, решением вопроса о том, как нам быть с этим новым курсом — принять ли его, или отказаться, а так как сам митр. Сергий от него не отказывался, то, следовательно, быть ли нам с митр. Сергием или отойти.

 Посему:

 3) не легко представить и то, в чем бы выразилось Ваше единомыслие с нами до отхода, т.к. мы и размышляли именно над этим вопросом, т. е. следует ли порывать с митр. Сергием духовное общение, а не осуждали лишь его поступки, что запрещено св. Евангелием. Вина же его церковная, хотя она и уяснилась нам, действительно до отхода, но с отходом, как я уже сказал, была связана как с естественным последствием своего признания. Вы — не отошли, значит, Вы не были бы согласны с нами и в определении этой вины, т. е. у нас с Вами было бы не дружное — «одними мыслями и в одном духе» — собеседование, а спор и расхождение еще и «до момента отхода», от чего Господь нас и Вас м. б. и оберёг.

Наконец,

4) самое ваше письмо показывает, что наш отход есть для Вас как бы нечто совершенно самостоятельное и само подлежащее обсуждению, независимо от церковного преступления митр. Сергия, о котором Вы избегаете говорить, т.к. Вы только о этом отходе и рассуждаете, предупредив, что «придется (почему?) писать не столько о том, в чем я согласен с Вами, сколько главным образом о том, в чем я с Вами расхожусь (стр.4-5), и Вы даже прямо свидетельствуете со всею свойственною Вам искренностью: «не подумайте, дорогой Владыка, что я собираюсь оправдывать перед Вами слова и действия митр. Сергия. Признаюсь Вам: я его не понимаю, не понимаю того, что им сказано и сделано. Не нахожу сказанное и полезным для Церкви Христовой. Я бы и вообще не взялся богословски и канонически его оправдывать или защищать. Бог ему судья. Не митр. Сергия я защищаю здесь, а церковное единство и церковное благо (стр.6-7)».

Итак, из двух половин одного дела, Вами же отмеченных, на обсуждение ставится только вторая. Не желая идти наперекор течению Ваших мыслей, и я воздержусь до времени от суждения по существу самого преступления Сергиева и буду говорить о «преступлении» нашем, но заранее предупреждаю, Владыка, что должен буду, хотя бы в заключение, коснуться и сего вопроса, тем более, что Вы и сами увидите из моих слов, как естественно отход наш вытекает из определения вида и степени вины митр. Сергия.

Впрочем, с чего бы ни начинать, с митр. Сергия, или от нас, — в том и другом случае — будет естественным остановиться вниманием прежде всего на рассмотрении 15-го Правила св. Двукратного Собора, которое первою своею половиною хотят обратить против нас, второю же оправдывается канонически наш отход от митр. Сергия. А так как и Вы останавливаетесь мыслью почти исключительно на 2-й половине, чтобы, так сказать, сначала выбить у нас орудие, а затем уже низложить нас окончательно и 1-ю частью, то и для меня не будет затруднительным построить свою защиту соответственно строю Ваших мыслей, и до времени следовать порядку, предложенному Вами, т. е. говорить не о вине митр. Сергия, а об основаниях нашего отхода от него.

Итак, 15-е Правило Собора 861-го года, продолжая мысли двух предыдущих 13 и 14-го, говорит, что «прежде соборного оглашения и совершенного осуждения» предстоятеля Церкви (т. е. патриарха), всякий отход от него будет «беззаконием», и виновный клирик, прекративший «возносить имя его (т. е. своего патриарха), по определенному и установленному чину, в божественном тайнодействии», будет лишен «всякого священства». Это — 1-я половина, которою думают обвинить нас. 2-я читается так: «Впрочем сие определено и утверждено о тех, которые, под предлогом некоторых обвинений, отступают от своих предстоятелей, и творят расколы, и расторгают единство Церкви. Ибо отделяющиеся от общения с предстоятелем, ради некой ереси, осужденной святыми соборами, или отцами, когда, то есть, он проповедует ересь всенародно, и учит оной открыто в Церкви, таковые если и оградят себя от общения с так называемым епископом, прежде соборного рассмотрения, не только не подлежат положенной правилами епитимии, но и достойны чести, подобающей православным. Ибо они осудили не епископов, а лжеепископов и лжеучителей, и не расколом пресекли единство Церкви, но потщились охранить Церковь от расколов и разделений».

Вчитываясь в это правило, Вы утверждаете:

1. Что им «раскол не допускается никак, ни в каком случае, никогда. Он не оправдывается и не извиняется решительно никакими обстоятельствами церковной жизни. Он есть, во всяком случае, грех (стр.18)». Согласен, Владыка, что раскол всегда грех, но об этом говорит не столько разбираемое правило, сколько сам наш символ веры («верую во Едину… Церковь») и еще прежде — само Священное Писание. (Церковь — Тело Христово, след., неделима, как живой организм). Правило же, сверх сего, еще учит также и хорошо различать между видимым расколом, который является в действительности спасением церковного единства, (и который оно похваляет) и — единством с еретиком, что будет на деле расколом внутренним и потерею единства церковного. След., раскол не «во всяком случае есть грех», а необходимо, по св. правилу, внимательно к нему присмотреться и не спешить с приговором. — Далее.

2. Вы полагаете, что правило это, говоря об еретичестве предстоятеля, разумеет ближайшим образом местного епархиального епископа и его небольшую паству (Вы пишете: «в жизни епархии», а слова «или в церкви» берете в скобки и уже не возвращаетесь к ним — стр.17; также и отступающего именуете «пресвитером», а слова «или и епископ» — закрываете скобками), и говорите, что поэтому отходящие от такого еретика-предстоятеля отходят «не в свободное пространство, не в неопределенное, проблематическое состояние в форме новой отдельной группа (как, напр., мы, а в кафолическое единство, туда, где вся иерархия, где вся кафолическая (соборная) церковь (стр.24)», Конечно, Владыка, св. правило оправдывает и такой случай, но оно и предвидит и узаконяет и гораздо большее. Ведь,

а) оно само говорит именно о патриархе, и по поводу него начинает речь о еретичестве предстоятеля (хотя, конечно, как ясно из первых слов его, включает сюда и «епископа» из 13-го правила и «митрополита» из 14-го, т.к. говорит: «что определено о пресвитерах и епископах и митрополитах, то самое, и наипаче, приличествует патриархам»).

б) Еретичество же патриарха, в особенности, если он — вселенский — Константинопольский, обычно соблазняет и многих других епископов, а порою и его собратьев — патриархов, поэтому перед лицом тех, кто, последуя св. правилу, «потщится охранить Церковь от расколов и разделений», может встать как бы сама эта Церковь в ее кафоличности (вспомните времена полуарианства, монофелитства, иконоборчества), и событие внутриепархиальное вырастет во всецерковное.

в) Не потому ли в правиле стоит и множественное число — «осудили не епископов, а лжеепископов и лжеучителей», и не потому ли

г) ревнители православия именуются «достойными чести», что им приходится преодолеть страх перед подавляющим большинством наружно православного и выдающего себя за истинную Кафолическую (Соборную) Церковь еретического сборища, возглавляемого иногда несколькими патриархами и тысячью епископов.

д) Не говорится ли также в правиле о случае, когда еретик-предстоятель «проповедует ересь всенародно, и учит оной открыто в Церкви», что больше похоже на событие общецерковное, чем частное — епархиальное.

3. Далее, обращаясь к самой вине предстоятеля, Вы, в противоположность сказанному о его собственной епархиальной малости, ересь его представляете не в меру чудовищной. Вы говорите, что

а) «речь идет об ограждении себя и паствы от еретика исключительно наглого, пренебрегающего авторитет соборов и отцов (стр.25)». Но, Владыка, встречаются ли в истории Церкви на епископских, особенно патриарших, кафедрах такие волки, без овечьей шкуры? Не о соблазнах ли, и великих, говорит Господь и Его Апостола, когда изображают этих, тогда еще грядущих еретиков, особенно последних времен? Не их ли св. Киприан Карфагенский называет змеями-ползунами (переводя латинское значение имени: змей), которые «обольщая образом мира, неприметно скрытыми проходами подпалзают» («О единстве Церкви», в начале), и потому убеждает: «надобно остерегаться, возлюбленнейшие братья, обмана не только явного и очевидного, но и такого, который прикрыт тонким лукавством и хитростию» (там же). Полагаю, Владыка, что святое правило имеет в виду и такую ересь.

б) Точно также, хотя о сей ереси в правиле сказано, что она есть ересь «осужденная святыми соборами или отцами», но отсюда еще не следует, что имеется в виду какой-нибудь определенный бывший собор и его решение. Между тем, Вы хотите именно отстоять соборность и в том случае, когда отход видимо может показаться не соборным, а почти личным делом православной совести отходящих. Вы пишете: «и в том случае, когда пресвитер (и епископ) отделяются от своего епископа немедленно, т. е. когда предстоятель проповедует ересь анафематствованную, тоже ведь имеет место суд собора, но только высказанный ранее», т. е. когда «виновность предстоятеля не только очевидна, но и осуждена собором.

И в том случае, значит, когда клирики, согласно с правилом, отделяются от еретика-предстоятеля, они судят о его еретичестве не сами по себе. В этом отношении, говорите Вы, замечательна мысль виднейшего нашего канониста Иоанна, епископа Смоленского: «Клирики судить о православии своих епископов должны не по своему только уразумению и вере, но по явному учению и определениям вселенских отцев Церкви (стр.20-21)».

Этими рассуждениями, Вы, Владыка, хотите еще более упростить дело с распознанием ереси, от которой следует бежать, но мне кажется, что еп. Иоанн, Вами приведенный во свидетельство, скорее Вам же и возражает. В самом деле, он ведь не говорит, что нужна простая справка в прежнем соборном решении, чтобы определить открывшуюся наглую ересь, и из двух имен «соборы» и «отцы» останавливается собственно на втором, в их вселенском ясном учении видит основу для установления православного отношения к истине, искажаемой еретичеством предстоятеля. Ведь, действительно, если

в) вина последнего явна до такой степени, как это кажется Вам, то зачем, как я уже сказал выше, св. правилу похвалять отошедших «прежде соборного рассмотрения» и «оглашения и совершенного осуждения», когда и без последних все ясно и просто? А что

г) «вселенские соборы» и «вселенские отцы» не одно и то же, Вы знаете, т.к. на первых мало кто из последних и присутствовал. Кроме того,

д) множественное число «соборы» — тоже не вполне подходит под Ваше понимание, т.к. отдельная «ересь» (ед. число в правиле) не рассматривалась на нескольких вселенских соборах, а — на одном каком-нибудь. Поэтому,

е) еп. Иоанн, которого и Вы похваляете, делает ударение на «ясном учении и определениях вселенских отцев», каковое учение и каковые определения у них, конечно, общи и с соборными, т.к. в тех и других действует Один и Тот же Дух Истины. Он-то, в разнообразных Своих церковных проявлениях, и является истинным определителем еретических козней духа лестча.

Поэтому дело не в «авторитете» собора и не в том, что ересь «анафематствована» (Ваши выражения), а просто в верности св. Православному учению и всем «соборам и святым отцам»; и если предстоятель им не следует, а, напротив, всенародно и явно противоречит, на погибель Церкви, то достойно и праведно будет отойти от него. И делается это не внешне-юридически. Сей Дух Святый — воистину Живущий и Действущий, а не просто почивающий в отеческих и соборных решениях, таинственным наитием просветляет церковное сознание и совесть и дает ей видеть под кожею новой ереси — древнего змея-обольстителя, никогда не восстающего прямо против признанной Истины, но всегда прикрывающегося подобием верности Православию и, под сим покровом новой кожи, пролезающего в ограду церковную.

Вот почему и еп. Иоанн, толкуя то же правило в другом месте («Опыт курса церковного законоведения», т.2, стр.568 и прим. 352) говорит просто, что здесь разумеется «учение, противное православию», или «учение, противное православной Церкви», и которое «является обдуманным и направляется к явному противоречию церкви» (то же и у Никодима в Толкованиях правил, т. 2, стр. 308-309). Вообще же можно сказать, что если св. отцы равняются по св. соборам, то и последние опираются на отцов, что ясно видно из их «деяний» (об этом прекрасно сказано в 12-м члене Послания Восточных Патриархов к Епископам Великобритании»). Вот, Владыка, посильный ответ на Ваши утверждения.

4. Из всего Вами сказанного Вы делаете такой вывод: итак, «у отделяющихся от него (т. е. еретика-епископа) ошибки быть не может, их правота бесспорна уже заранее, да и потом — согласно тому же правилу — их похваляет Церковь. (Когда похваляет, Владыка? Иногда лишь по смерти, через сотню лет). Их тщание несомненно увенчивается успехом. Они действительно охранили Церковь от расколов и разделений (стр.25)». В правиле сказано, правда, «потщились охранить», поправляете Вы сами себя, но тут же доказываете, что ни «поспешности», ни большого труда здесь нет, т.к. задача, перед ними предлежащая, в сущности, чрезвычайно проста». — Однако, Владыка, «потщились» все же означает «потрудились», «постарались», притом «с поспешностью (ср. «потщися, погибаем», «вотще», в смысле — «напрасный труд», «тщательность», — с другой «иде в горняя со тщанием», «потщися скоро прийти» — и под.).

Следовательно, и здесь св. правило предвидит а) и некий труд, тщательный и немалый, и б) его срочность и в) то, что он воистину достоин похвалы, т.к. г) Церковь находится в действительной опасности от раскола, и д) что скорый и видимый успех дела отнюдь не обеспечен, что е) возможна и ошибка, как то бывало и со святыми (Епифаний, Феодорит) и что наконец,

ж) вся почти видимая кафоличность Церкви с ее Иерархией может оказаться в еретичестве (как то и бывало), а кафоличность (соборность) истинная укроется в малом числе спасающихся, и иерархия законная и православная будет крайне немногочисленна.

Таково Ваше истолкование 2-й половины 15-го правила Константинопольского Двукратного Собора в храме святых Апостолов. Разрешите, Владыка, все, высказанное Вами, представить в виде замечаний, сопровождающих текст правила, заключив их в скобки, чтобы общая мысль Ваша выступила яснее. Вы говорите:

(А) «Отделяющиеся от общения с (своим местным) предстоятелем (т. е. с ближайшим епископом), ради некия (его наглыя и всем явныя) ереси (уже) осужденныя (и анафематствованныя) святыми (вселенскими) соборами и (присутствовавшими на них) отцами (с их высоким авторитетом), когда, т. е. он проповедует ересь всенародно (в своей епархии) и учит оной открыто в (своей) Церкви, таковые аще и оградят себя (через отход от него в православное кафолическое большинство и ко всей остальной Церковной Иерархии) от общения с глаголемым епископом прежде соборного рассмотрения (его, всем явной и наглой вины), не только не подлежат положенной правилами епитимии (за совершение раскола), но и достойны чести, подобающей (и вообще всегда и всем) православным. Ибо они осудили не (одного или немногих) епископов; а (явных) лжеепископов и (уже обличенных) лжеучителей и не расколом пресекли единство Церкви (т.к. ясно видели, что вся кафолическая Церковь и вся иерархия была на их стороне), но (как бы) потщились охранить (свою местную) церковь от (ее внутриепархиальных) расколов и разделений». — Так, мне кажется, Вы, Владыка, воспринимаете святое правило. Разрешите теперь и мне, подобным же образом, представить его, расширенным в меру нашего случая и согласно нашему пониманию.

(Б) «Отделяющиеся (хотя бы и в небольшом числе) от общения с (самим) предстоятелем (целой патриархии), ради некия (его, православной совести их явные) ереси, осужденныя (всеми вообще) святыми соборами и (святыми вселенскими) отцами (т. е. их ясным учением, возвещенным от Святого Духа, вообще через соборы и отцов и через общее церковное сознание, волю и истину Свою Открывающего, ибо в Православной Церкви, по свидетельству послания Восточных Патриархов, «ни патриархи, ни соборы никогда не могли ввести что-нибудь новое, т.к. хранитель благочестия у нас есть самое Тело Церкви, т. е. самый народ, который всегда желает сохранить веру свою неизменною и согласною с верою отцев своих»), когда, то есть, он (еретик-патриарх со своим сборищем, через свои «послания» и дела) проповедует ересь всенародно (не только в пределах своей патриархии, но и повсюду и всех к ней принуждает) и учит оной открыто (лично и через своих последователей и сопастырей и пастырей) в (слух всей) Церкви (вселенской), таковые (сколько бы их ни было), аще и оградят себя от (молитвенно-канонического) общения с глаголемым (хотя бы и первым) епископом, прежде (законного) соборного рассмотрения, не только не подлежат положенной правилами епитимии (за своеволие), но и достойны (становятся) чести, подобающей (истинным) православным.

Ибо они осудили не епископов (хотя бы их было и множество и притом старейших), а лжеепископов и лжеучителей (хотя бы большинство признавало их истинными) и не расколом пресекли единство Церкви (как то может показаться в виду их малочисленности), но (с верою в правду своего дела и с надеждою на помощь Божию, притрудно и незамедлительно) потщились охранить (кафолическую) Церковь от (внешне похожих на самую Церковь) расколов и разделений».

Вот, Владыка, одно и то же правило, рассматриваемое в приложении к наименьшему и наибольшему случаю. У Вас — а) происшествие малое, епархиальное, а б) ересь — напротив — наглая, явная и уже анафематствованная, в) отход же от еретика и ереси — простое единение с православным, подавляющим большинством, у нас — а) событие вселенского значения (падение почти всей иерархии), а б) ересь — лукавая, в) отход же — от заблудившегося большинства — в лоно малого стада Христова.

Я, владыка, допускаю возможность Вашего случая, хотя и считаю его крайне редким. Почему Вы не допускаете нашего, хотя бы с тою же оговоркою, потому что и он — не частый. Где, в каком месте, при натяжении правила в меру нашего дела, оно, по Вашему мнению, рвется и теряет значение? — Прямого ответа на этот вопрос Вы не даете, но он слышится почти с каждой страницы Вашего большого письма.

Обличение сергианских принципов «послушания» и «единства Церкви» как основ лжецерковного здания.

Дисциплина — вот то роковое слово, которым Вы связаны, и которое раздается ныне из уст служителей слова, иногда в чистом виде, иногда прикрытое более привычными для церковного слуха именованиями, как-то «Единство Церкви», «Благо Церкви» (обычно не совпадающее с благом ее отдельных частей и членов, вопреки слову Господа о том, что одна душа дороже целого мира), «Иерархический строй», «монашеское послушание», «послушание» просто, «смирение», «соборность», «каноничность», «законное апостольское преемство» — и ряд подобных же понятий.

Тон, конечно, задает иерархия, начиная с возглавляющих ее, но, как понятие, заключающее в себе целое стройное учение, слово дисциплина несется и по самым отдаленным от правящих церковных верхов рядам «верных», только уже, увы, не в собственном христианском смысле, а верных той же мертвящей дисциплине.

Дисциплина, Владыка, и Вам мешает войти в меру своего архиерейского величия и оставляет Вас на положении простого орудия чужой воли там, где Вы должны быть сознательным, живым и деятельным членом живого Тела Святой церкви, и пастырем такого же разумного, а не бессловесного стада. Дисциплина же закрывает Вам глаза и на те великие полномочия, которые дает разобранное соборное правило даже мирянину, делая его разумным зрителем и участником дел Божиих, даже тогда, когда они принимают почти апокалипсические размеры. Но рабу дисциплины невозможно представить падение предстоятеля, т.к. это бросает тень и на него самого, поэтому всякое проявление собственного разума в подчиненных он спешит представить как бунт против начальства.

Не бойтесь, Владыка, с Вами говорит не пресвитерианин, не беспоповец: я знаю свою меру и дорожу ею, т.к. она освобождает меня от обязательств, которых бы я, быть может, не в силах был понести, и понес бы вместо того наказание. Но ведь Вы-то епископ, ведь, по слову св. Киприана, «епископство одно, и каждый из епископов целостно в нем участвует» («О единстве Церкви»).

Как же Вы участвуете в деле митр. Сергия? Только через одно простое, чистое послушание? Оправдывает ли оно Вас? Вы, как и остальные, подобно Вам рассуждающие, епископы, видите в нем залог Единства и Блага Церковного. Но ведь Вы же сознаетесь, что не можете ни I) «понять», ни 2) «богословски и канонически оправдать» митр. Сергия, ни 3) «осудить» его («Бог ему судья»), — всё Ваши собственные выражения, см. здесь, выше, стр.3-4, — и, если не можете, со всем остальным епископатом 4) — «негодовать» на отошедших (стр.39 письма), то, что свойственнее Вам, можете только плакать над их гибелью и призывать их к тому же Единству. Но что же это за единство, Владыка, где епископ не понимает епископа, а лишь одному, за страх, подчиняется, от другого же, при внутреннем сочувствии, тоже из послушания, отходит? А благо Церкви — в чем оно? —

Не Вы ли сознаетесь, что не видите для Церкви «пользы» (Ваши слова) в том, что натворил митр. Сергий, и все же остаетесь с ним, во имя блага церковного, ведь, ясно же, Владыка, что или все это ложь, но Вы не можете лгать, значит — все это бессознательная подделка, и нет ни Истинного Блага, ни духовного Единства, а есть только одна «партийная дисциплина». Да, Владыка, недаром это слово зазвучало особенно громко в Церкви именно с той поры, когда дисциплина партии сергиевой осоюзилась с иной «партийной дисциплиной». Ею пропитаны и Ваши рассуждения.

Позвольте Вам напомнить некоторые строки Вашего письма (выписываю в том порядке, как они следуют постранично): «Казалось мне, что Ваше движение вольется в нормальную канонически-безболезненную для блага и единства Церкви форму (стр.4)». «Не думаю, что он (путь отхода) приведет Вас ко благу для Церкви Христовой (стр.6)». «Не митр. Сергия я защищаю здесь, а церковное единство и церковное благо (стр.7)». «Церковь Христова едина есть (символ веры), Едина в ней и Иерархия (каноны), («ней» — с маленькой буквы, а «Иерархия» всюду с большой). В необщении с сею Иерархией, нет и общения с Церковью Христовой, а след., и с Ее Главою, Господом нашим Иисусом Христом, нет, значит, и благодатного бытия. Нет их ни в какой форме разрыва с Иерархиею и с Церковью и т.д. (стр.9)». (След., место, см. выше, на стр.1 настоящего письма). «Ваше дело не встречает одобрения среди священноначалия нашей (росс.) Церкви. Вот сонм архипастырский с громадным святительским опытом, с истинно-церковными знаниями, с исповедническим подвигом, следовательно с правами на большой авторитет… Если они огорчены митр. Сергием, все же они огорчены и Вашими, Владыка, действиями… (чем же больше, Владыка? (стр.12-13). «Неканоничность, кажется, — вот что мешает делу Вашему быть делом Церкви Христовой, встретить одобрение тех святителей… (стр.15)». Церковное единство, т. е. единство Церкви Христовой, есть великая святыня для христиан. Церковь есть тело Христово. Нарушать церковное единство, хотя бы только расколом (не говоря уже об ереси) это значит рассекать целость Тела Христова. Единство Церкви должно пребывать нерушимым всегда, во всех случаях жизни церковной (стр.17-18)».

Они (отступающие на основании 15-го правила) «отходят в кафолическое единство, туда, где все епископы, где вся кафолическая Церковь (стр.13-19)». «У них (тех же)… должна быть совершенно несомненная уверенность, что, отрицаясь нечестивца иерарха, они не отходят от Иерархии Церкви (стр.20)». «Кто-нибудь спрашивал епископов, одобряют ли они выход из церковного общения с митр. Сергием (сами не отходя?..) Конечно, это очень трудно, может быть даже невозможно сейчас это сделать. Но все же ведь Иерархия есть, и она мнение свое, конечно, имеет, а с ним необходимо надобно считаться (стр.22)». (А если ее мнение, Владыка, такое же, как Ваше, т. е. что мнение можно иметь, но действовать нужно согласно не ему, а по послушанию?)

Хорошо было бы, «если всё же были бы основания думать, что Ваша группа, вышедши из общения с митр. Сергием, находится в Церковном общении с Иерархией, имеет и получает ее одобрение (а сама Иерархия остается с митр. Сергием?..). Можно ли, однако, быть уверенным, что Ваш отход одобрит вся Иерархия? (Владыка, мы принимаем не одобрение, а отход, подобный нашему). Была ли у Вас и у всей группы такая уверенность? (Была, Владыка, и по милости Божией, есть уверенность в правоте самого дела). Если была, то подтверждается ли она теперь с несомненностью полученными хотя бы постепенно признаниями и подтверждениями со стороны Иерархии?.. Напротив, есть основание думать, что к Вам не преклоняются сердца верных (кому? митр. Сергию?) епископов (стр.24-25)».

«Было бы страшной и греховной ошибкой, если бы, например, при руководстве мыслью о втором пришествии Господнем, начали бы ломать церковный иерархический строй, нарушать церковную дисциплину (стр.33)». «Стояние на твердом камени исповедания Христова… возможно только, конечно, при соблюдении церковного единства (стр.34)». «Мысль о близости пришествия Господня… должна внушать нам тем большую осторожность и бережность в обращении с такою святынею, как единство Церкви Христовой. Нигде не сказано, что пред пришествием Христовым Церковь потеряет свое единство и т.д. (стр.35)».

Ваш отход «ведет уже к полному, самым делом, поруганию догмата о единстве Церкви Христовой, как первом и важнейшем ее признаке». — Откуда это видно, Владыка? Почему святость, соборность, апостольство ниже Единства? Почему в иных молитвах, напр., в каноне св. Евхаристии, после слов «Изрядно о Пресвятой…» или в начале и в конце «Помянника», слово «Единая» даже опускается? Почему его нет в древнейших символах? Не окажется ли также, что и в символе Единство Божие — 1-й член, как бы «больше» Его Троичности, во славу Которой, по преимуществу, и сложен св. символ? Также, что Единство Господа Иисуса важнее Его единосущия со Отцем, а в крещении Его «единство» больше, чем его сила «отпущения грехов»? Поэтому, нельзя говорить, что единство Церкви — Ее «первый и важнейший признак»: оно равносильно остальным трем.

Вы продолжаете: это поведет «к полному изглаждению идеи о Единстве Церкви из сознания наших, горячо верующих, но мало знающих свою веру мирян, да не только мирян, но и многих клириков. Эту святую идею сильно пошатнули своим нечестием обновленцы». (Так ли, Владыка: а их ВЦУ, соборы — не есть ли это, напротив, крикливая вывеска лжецерковного единства, как сейчас у митр. Сергия — его синод, предполагаемый собор, дисциплина и пр.?..). Теперь, кажется, того хуже — ее искореняют уже ревнители православия, — на ужас тем православным (но не ревнителям его?), которые сознательно обороняют, как святыню, Церковное единство, на дикую бурную радость врагам православия, и в первую очередь — нечестивцам-обновленцам (стр.37-38)». (Напротив, Владыка, одни из этих врагов — бурно радуются именно тому, что благодаря дисциплине, захватив в свою власть одного митр. Сергия, с ним вместе завладели и всею почти Иерархиею и видимою Церковью), обновленцы же ненавидят нас не меньше сергиан, с которыми мы им, своим отходом, бросающим тень на православие сергиан, мешаем вступить в единение, к которому их своими посланиями, обращенными к митр. Сергию и обновленческому М. Вениамину, от 7 дек. ст. ст., прошлого года уже и призывает вселенский патриарх Василий, по совести не видящий «существенной разницы между этими двумя», как он выражается, «велики[ми] ориентациями» — обновленческой и сергианской.

Далее, обращаясь к нашему епископу, Вы спрашиваете: «Что же, однако, будет дальше, Владыка Святый? Ведь Иерархия в составе не только митр. Сергия и тех, которые единомысленны с ним, но и в составе других, совершенно и с вашей точки зрения — должно сказать — совершенно безукоризненных в вере и подвиге за веру архипастырей — не с Вами. — И нет ведь надежды, что она (т. е. Иерархия) будет с Вами. Что же дальше? Отлучать всю Иерархию? Объявлять Ее (с большой буквы) тоже неправославной? Или как? (Время покажет, Владыка. А кроме отлучения, возможно и самоотлучение, которое православным придется, м. б., и признать впоследствии, как несчастье, постигшее большую часть Церкви и Иерархии). Владыка, дорогой и любимый, здесь жуткий и страшный тупик, тупик обособленного от Церкви существования (стр. 38)». «Вне Церкви нет правды и истины. У нас есть Церковь, есть — слава Богу — в ней и Иерархия, верная и православная. Вернитесь, дорогой Владыка, к сей Иерархии. Иначе Вы — не Церковь, Вы — секта. Ужас подумать, Владыка, после достойного и святого и благоговейнейшего полувекового… пастырствования, Вы теперь епископ, но не епископ кафолической Церкви, а епископ секты (стр.39-40)». Наконец, приведя слова одного из наших архипастырей: «Итак, если бы нас оставили даже все пастыри, да не оставит нас Небесный Пастырь», Вы, после слов: все пастыри — с ужасом замечаете в скобках, между восклицательным и вопросительным знаком: «Вся Иерархия» (Еп. Инн., стр.4 «приложения»).

Вот, Владыка — ряд выписок из Вашего письма. Вы не будете отрицать, что в них заключается одна мысль, что эта мысль вообще главная (согласитесь — единственная) в Вашем письме, и что это — мысль о Единстве Иерархии, как основании единства церкви (не о преемстве Апостольском, о котором Вы едва упоминаете, а именно о Единстве, как крепкой сплоченности, на основе послушания высшему церковному правлению; хотя, конечно, и необходимость Апост. преемства Вы не отрицаете) — и вот мне кажется, Владыка, что эта мысль Ваша, будучи односторонне понятой, может привести почти к еретическому представлению о Церкви.

В самом деле, ведь ересь, как «выбор», что значит это слово по-гречески, может означать и незаконный отбор одного догмата из живой связи его с другими — напр., «савеллианство» — предпочтение — отбор — Единства Божия перед Его Троичностью, монофизитство, что ясно и из греч. слова, — односторонний уклон в Божественную природу Господа, с затенением человеческой и под. Поэтому и против Вашего неосторожного суждения я должен всемерно восстать, как против учения, могущего привести к несогласию с Православным Догматом о Церкви.

Впрочем, простите, Владыка, это не Ваше учение. Это один из главных догматов «сергианства», который Вы, при Вашей большой художественной впечатлительности, нечаянно вдохнули в себя вместе с тлетворным воздухом «сергианства», и теперь, воистину, «всякое дыхание» Ваше «хвалит» сего нового властителя дум современной русской Иерархии.

Впрочем, опять оговорюсь, настоящие «сергианцы» идут в этом отношении дальше, и если у Вас преобладает понятие Единства Церкви, то хотя такого слова и нет в Священном писании, где Церковь ни разу не называется «Единой» (т.к. то, что Она — «Тело Господне» и «Невеста Христова» — лучше, существеннее определяет не только, так сказать, «количество» Ее Единства, но одновременно и неотделимо от него — «качество» его, т. е. то, что это — единство органическое, а не внешнее и не единство «в себе», а единство во Христе), — все же и на единство Церкви, как таковое, указывает и символ, и святые отцы, — настоящим же «сергианам» больше нравится слово «дисциплина», которое Вами вспоминается реже.

Вот, например, несколько строк из большого печатного «Послания» члена совр. синода — архиеп. Павла Вятского и Слободского, к своей, т. е. именно чужой, но митр. Сергием преданной ему епархии (отв. 1/14 декабря, в один день с «ответами» митр. Сергия на наше обращение). Предприняв, по собственному признанию, «Подвиг служения Церкви Божией… в порядке служебного послушания», после того, как Сергиевская легализация создала «обстановку вполне мирного, никем и ничем невозбраняемого труда на пользу церкви под охраною советского законодательства, предусматривающего самоопределение культовых объединений в их религиозной жизни в порядке внутренней церковной дисциплины (откровенное признание ее происхождения)», и призвав затем паству оказать «каноническое послушание», «моему авторитету» и «содействовать в меру свою скорейшему восстановлению по вверенной мне епархии внутренней служебной дисциплины», этот член синода сергиева дает такое определение церковной дисциплины: «Ведь эта дисциплина, эта организация, ведь есть необходимейший остов, костный стан мистического тела Церкви. Поэтому, кто необдуманными выступлениями, ревностью не по разуму, или беспринципным, неосмысленным упорством разрушает этот стан, наносит своим неподчинением законному священноначалию, или обманом, удары в остов дисциплины Церкви, тот является врагом Христа, содействует разорению вселенского Тела Церкви Его… Паки призываю Вас быть гражданами, законопослушными предлежащей (предержащей?) Соввласти (так!) не за страх, а за совесть, и добрым поведением своим и честным трудом содействовать ей в заботах ее о гражданском благоустройстве и мирном преуспеянии дорогой родины нашей. Вознесем же песнь хвалы и благодарения Господу Богу за Его великую милость к нам, явленную в даровании вполне легализованного и открыто действующего Временного священного Патриаршего Синода и т.д. (стр.4)». —

Что сказать на все это, Владыка? Первое то, что дисциплина церковная, в сергианском смысле, мыслится не отдельно от какой-то другой, а, второе, — обратно, что она представима именно лишь в полном разобщении с «мистическим телом Церкви», т.к. костный стан обнажается и может быть рассматриваем отдельно, вне органической связи с телом, лишь тогда, когда тело уже сгнило, т. е. — в том повапленном гробе, куда сергианцы тщатся уложить св. Церковь.

Вы, вероятно, возразите, что еп. Павел допустил лишь простое сравнение и довольно неудачное, и, м. б., сами совершенно отречетесь от такого представления Иерархии в виде костного остова, поддерживающего мистическое тело Церкви. Я и сам, Владыка, не хочу быть придирчивым к отдельным и случайным выражениям, но в данном случае я имею основание видеть не простое сравнение, а роковое признание сергианской души.

Лишь при утрате подлинно мистического восприятия мистического же, воистину, Тела Церкви, становятся возможными такие наглядные представления о ней. Ведь, действительно, точно на позор всему сергианству с его всепроницающею лживостью и измышлениями земной, душевной и бесовской мудрости, явилось это, по своему замечательное, изображение Иерархического строя Церкви. Можно сказать с уверенностью, что если оно дано по вдохновению, то это вдохновение от прелести, т.к. на такую анатомию мистического восприятия способны лишь самообольщенные мистики; Священное же Писание и Отцы предлагают в духовное руководство иные откровения и иные приточные подобия, которыми можно обозначить отношение Иерархии к пастве.

Так, поскольку каждый пастырь отображает в себе свойства и служение Самого Пастыря Доброго, он может быть сравнен с главою тела или с душою, которая последним управляет, или с умом, управляющим самою душою (такие сравнения есть, напр., у св. Григория Богослова), подобным образом один знаменитый Иерарх сравнивает 5 патриарших возглавлений с 5-ю чувствами, при помощи которых душа руководит телом; сравнения с костным остовом я не знаю и, по человечески, считаю его, сверх всего, и нелепым, т.к. не кости движут тело, а, напротив, тело (мышцы) двигают костями, так что выйдет, будто паства пасет пастыря (теперь часто так и бывает, потому что «малые сии» оказываются более чуткими к Истине, чем сергианствующий клир, но ведь такое положение неестественно, и, след., не может соответствовать ни правильному — видимому, ни, тем более, внутреннему мистическому строю Церкви). —

Итак, перед нами, несомненно, очередное человеческое измышление, столь обычное в среде сергиан, не соответствующее богооткровенной и святоотеческой правде. Но я, Владыка, повторяю, считаю его роковым, т.к. оно, по-своему точно, воспроизводит иную правду, которая есть неправда сергианского нечестия. Вспомним о св. пророчестве, которое говорит о Господнем Теле, что «кость не сокрушится от него», — синодальный богослов построил на нем свое сопоставление единства Иерархического с целостью костного состава Тела Непорочного Агнца. Увы, он забыл, что и у Иуды, по свидетельству св. ап. Петра, только чрево расселось, когда тот упал с дерева, о сокрушении же костей ничего не сказано. След., можно еще спорить, какое «мистическое тело» «лежит в основании сей Церкви предателей Истинного Тела Христова.

Простите, Владыка, но стуком мертвых костей звучат и Ваши, без конца повторяемые слова: Единство Иерархии, Единство Иерархии. Такого слепого, мертвого, бездушного единства иерархического большинства, со своим правящим центром — св. Церковь не признает ни одною из живых частей своего духовного организма. Ведь имя Иерарха, Владыка, означает Пастыря, а не робкое стадо; Иерарх не есть один из позвонков или одно из ребер, которым Вы ведете старательный подсчет, он, прежде всего, есть живое, духовное лицо, представительствующее не только перед лицом первоиерарха, но и перед лицом целого мира и даже перед пастью самой бездны адской — вверенную ему Богом и Церковью — свою церковь-епархию.

Что же мы видим у Вас и во всем сергианстве? — Ни Лица, ни Имени, ни даже Власти, ибо все епископы — только подвластны, все безличны, все клянутся одним, их же совести чуждым, именем своего главы, или, лучше, такого же безличного высшего возглавления. Что означают эти бесконечные епископские перемещения, при которых скоро будет невозможным для самих сергиан разобраться, кто законный епископ отдельной епархии, и литургия станет даже с обще-канонической точки зрения незаконной (уже и стала — во многих местах).

Сам митр. Сергий в своем ответе нам (от 1/14 дек.1927 г.) объясняет: «Перемещение епископов — явление временное, обязанное своим происхождением в значительной мере тому обстоятельству, что отношение нашей церковной организации к гражданской власти до сих пор оставались неясными. Согласен, что перемещения часто — удар, но не по Церкви, а по личным чувствам самого епископа и паствы. Но, понимая чрезвычайность положения и те усилия многих разорвать церковное тело тем или иным путем, и епископ, и паства должны пожертвовать личными чувствами во имя блага общецерковного (§2 ответа)».

Бедное тело «церковное», все-то оно «расседается посреде», и какой странный способ его врачевания! — Чтобы его не разорвали другие — высшее церковное управление само его спешит разорвать, разрывая всякую личную, духовную связь паствы с архипастырем, вопреки заветам и мольбам св. Игнатия Богоносца, св. Киприана Карфагенского и других святых архипастырей и в нарушение всех канонов.

В самом деле, зачем св. священномученику Игнатию похвалять по имени епископов отдельных церквей перед их церквами, зачем изображать не только их нравственный, но даже и внешний облик? (К Трал. 3, к Филад. 1)? Если такая привязанность и любовь могут быть вредными для блага общецерковного (при наличии всего, что требуется от архипастыря), то зачем и сам св. Игнатий постоянно поминает, как сироту, свою церковь антиохийскую, которая, по «гражданским причинам», должна скорее радоваться, что его, как государственного преступника, взяли от нее?

Да разве, Владыка, вся Церковь не представлена в своей мистической сущности в каждом отдельном союзе епископа с паствой, если этот союз законный, и епископ и паства вполне православны? Не говорит ли тот же св. Игнатий Ефесянам о их епископе, что они «соединены с ним так же, как Церковь с Иисусом Христом (гл.5)»? И что все «епископы, поставленные по концам земли, находятся в мысли Иисуса Христа (гл. З)», т. е., очевидно, непосредственно, а не через свой ВЦУ и синоды? Не то же ли означают и известные слова св. Киприана Карфагенского: «епископ в Церкви и Церковь — в епископе, и кто не с епископом, тот и не в Церкви (письмо 54)».

Не тому ли учит и собор Карфагенский (см. его деяния), когда свидетельствует, что «никто из нас не поставил себя во епископа епископов, или тираническим страхом не побудил своих товарищей к необходимости повиноваться, потому что каждый епископ имеет собственное мнение, пользуясь свободою и властью». — С какой же небывалой высоты митр. Сергий, наблюдая за церковью, сопоставляет ее благо общецерковное с благом отдельной епархии и подчиняет последнее первому, когда благо каждой поместной церкви, по учению церковному, состоящее в Православии и единении с епископом, и есть благо Самой Церкви, т. е. в собственном смысле благо общецерковное.

М. Сергий говорит, что перемещение епископов — «явление временное». Не все ли это равно? Если оно — гибельно для Церкви, то временность греха не делает его правдою, а, напротив, готовит за него, при нераскаянности, вечную муку. Если митр. Сергий указывает на гражд. власть и ее требования, то это уже последнее подтверждение тому, что все сие совершается на гибель Церкви.

Вы скажете: так было и при старом Синоде. — Что же — не отсюда ли возник и синод новейший и само сергианство? ведь митр. Сергий — старый синодал: кто помогал расшатывать церковные устои в прежнее время, тому суждено было и завершить их окончательное разорение. — Почему мы не отходили тогда? Потому что при тогдашнем перемещении епископском — злая цель, прикрытая ныне общим благом, сознательно не ставилась и не могла осуществиться, т.к. Православие пребывало, как быт, в целой стране и охранялось обеими властями, поэтому епископ, управляющий епархией, не имел случая вырасти в особо яркую личность, сильную православием, и смена его другим епископом не сопровождалась духовными потрясениями его паствы.

Из таких перемещений слагалась, собственно, как бы личная судьба отдельного епископа, в последовательности его иерархического восхождения на все более и более ответственные кафедры, и, обвеянная общим воздухом православия, личность иерарха не только не гибла, но, напротив, раскрывалась в меру его внутреннего духовного преуспеяния, буде таковое имело место, что, конечно, зависело уже от него самого, и чему внешние условия не мешали. Так Россия и жила, как бы одною огромною епархией, общим духовным училищем для паствы и пастырей, окормляясь своими святынями и своими святыми под общим духовным надзором своего духовенства.

Тогда как бы каждая отдельная епархия пребывала в общем лоне Православия, ныне же как бы само Православие ищет места покоищу своему в лоне каждой отдельной православной епархии; поэтому необходимо крайне бережное обращение с «личными чувствами епископа и паствы», о которых с таким презрением говорит митр. Сергий.

Ведь с тех пор, как религия объявлена «частным делом», православие отдельной души, отдельного епископа и отдельной епархии — этой малой церкви — становится на первое место перед церковью общегосударственною, которой, если она не возглавляется, по православному, достойною личностью или таковым же малым собором, — всегда грозит опасность духовной смерти, т. е. участь обновленчества и сергианства.

В самом деле, революция, 1) лишив Церковь — в стране — гражданского покровительства, тем самым удвоила значение пастырства, 2) лишив же ее возможности собираться на соборы, удесятерила это значение, т.к. сделала каждого епископа настоящим стражем православия в своей области, и в особенности возвысила значение Главы Русской Церкви, по православию которого старались равняться и другие епископы, но и сами, вместе с тем, следя за его верностью Церкви. 3) Когда же был совершен третий революционный шаг, и под видом дара легализации Церковь лишилась и сего главы, т.к. она была захвачена в духовную власть самою властью революционной, то это значение пастырства не только возросло в меру того, о котором говорит св. Игнатий и Киприан, но, м. б., перерастет и его, т.к. не только не имеет гражданского покровительства и, напротив, находится в постоянном подозрении у богоборной власти, но еще имеет перед собою, как во времена еретических гонений, страшное искажение самой Церкви, т. е. как бы соединенное искушение веков мученичества и веков вселенских соборов.

Поэтому теперь ищется не 1) старая синодальная церковь, в условиях нового государственного устройства, о чем мечтают сергианцы, не 2) даже недавнее единоличное возглавление церкви, даже 3) не собор — все это частью внутренне осквернено, частью внешнею силою приведено в бездействие — теперь нужны архипастыри и пастыри, право правящие слово Истины, т. е. со…

[ страница машинописи утрачена ]

…щаемых, людей всякого земного чина и — Божьими судьбами — распределенных по разным видам Христова служения и крестоношения. И все это возглавляется единством и Именем Иерарха — совершителя св. тайн, в своем ли лице предстоящего св. престолу, или священнодействующему, как бы своими руками, — своими верными пастырями. — Такова должна быть св. литургия, ныне же, по разъяснению митр. Сергия (см. его ответ нам, §6) — «не нужно забывать, что богослужение (литургия верных) у нас совершается не при закрытых дверях, как в древности, а публично, и потому подлежит правилам всяких публичных собраний».

Итак, обезличение св. литургии совершается сперва как бы в ее целом: она — единственное в мире «святое собрание» — уравнивается, притом в самой своей священной части — литургии верных (подчеркнуто самим митрополитом) со всяким публичным собранием. Причина указывается в том, что она совершается при открытых дверях. Прикажи их закрыть, ведь диаконский возглас: «двери, двери» — из нее доныне не выброшен. Если современные условия не позволяют служить ее по совести — закрой храмы, уйди в катакомбы. Да, наконец, это — ложь.

В св. литургии не имеется ничего, направленного к ниспровержению земной власти, в порядке, как выражается митрополит, «демонстрации», т.к. все таинственно, т. е. касается существа дел земных и небесных, недоступных поверхностному взгляду и сознанию, «демонстрация» же, напротив, означает чистую внешность и крикливость. — К такому же обезличению св. литургии направлены и все статьи печатного «указа» от 8/21 октября 1927 г .: I) Затенение личности митр. Петра, через а) прекращение поминовения его «Господином нашим» и б) поставленном рядом с его именем — имени митр. Сергия, т. е. двух имен на одном патриаршем месте, что противно и духу канонов, и обессмысливает самое символическое значение имени главы русской Церкви и — личное имя самого Петра, 2) введение поминовения безличного имени власти, без обозначения самого смысла поминовения и — 3) предание забвению имен и лиц, просиявших в своем исповедническом подвиге.

Вот эти-то три лукавства: 1) обезличение одного, 2) молитвенное освящение безликости других и 3) молчаливое отречение от слишком яркого лица — третьих, — вот все это, в соединении, и доканчивает дело обезличения и всей св. литургии, придавая Ее святому, таинственному и Богоподобному Лицу — «физиономию всякого легального открытого собрания», с его публичной безличностью и трусливой стадностью.

Если ко всему сказанному прибавить еще и то, что лишь наш глаголемый «отход» задержал полное прекращение поминовения имени митр. Петра за богослужением, о чем мы имеем точные сведения, и чему прошу Вас, Владыка, верить, даже если бы Вы ничему больше не захотели внимать в моем ответе, и что имена новых епархиальных архиереев, по большей части, канонически незаконны, а митр. Сергий — отступник от правды церковной, то можно представить, во что обращается сергианская литургия.

Вот почему, словно чувствуя это, наиболее лукавые сергианцы вымаливают у митр. Сергия тайные разрешения не поминать его имени, — а у законных, смещенных им, епархиальных архиереев, которых они боятся открыто признать, — таких же благословений на непоминовение себя и на поминовение незаконных; другие же статьи указа просто замалчивают или распределяют выполнение этой духовно трудной даже для них обязанности по отдельным малолюдным дням или взваливают на одни лишь диаконские плечи, все это, Владыка, не сплетни, а всем явное и обычное сейчас зрелище сергианского «богослужения». Где же тут новозаветное поклонение Богу «в духе и Истине»?

Вот, Владыка, общий вид той церкви, в которую Вы нас призываете вернуться из того «пустого пространства», куда мы, якобы, ушли. Нет, Владыка, мерзость запустения — не у нас. Наше «свободное пространство» (как Вы выражаетесь) и есть та самая кафоличность, повсюдность (Ваши слова) Церкви, которую сергианцы променяли на пространственность Советского Союза, притом не географическую лишь, но и идейную, т.к. и сами осоюзились с ним не только по телу, но и душою (с ее радостями и печалями), и совестью, с ее признанием одного и отвержением другого, и к чему принуждают, вопреки 38-му правилу 6 Вселенского собора, даже и тех, кто территориально не связан с «клиром московской патриархии», т. е. со вселенской областью.

И вот, выйдя из сергианской темницы на этот вселенский простор церковный, мы дышим полною грудью воздухом истинной христианской свободы и соборного единства, не спёртых земными пределами, не замененных высокими званиями одних падших, — широко прославленными, даже исповедническими, именами других, ибо помним слова св. Киприана, что «исповедание есть только приступ к славе, а не достижение уже венца: оно не заканчивает подвига, а только предначинает достоинство (ибо) в Писании говорится: претерпевый до конца, той спасен будет» («О единстве Церкви»), и в особенности его же, тяжкое для слуха, но опытом истории церковной выстраданное повеление: «пусть же никто не погибает через пример исповедников… Он — исповедник Христов; но только в том случае, если через него не хулится потом величие и достоинство Христово (там же, стр.187,188, 2-го тома)».

Но «величие и достоинство Христово» есть «величие и достоинство Его Церкви», — они похулены митр. Сергием и потому, сколько бы исповеднических голосов ни раздавалось в его защиту, они не в силах заглушить голос христианской совести, вопиющий против сергианского нечестия и предательства церковного.

Мы — в Единой, Истинной, Святой, Соборной, Апостольской Церкви, — сергианство же — труп, гниющий, распадающийся, как за последнюю скрепу держащийся за свой костяк, за свое внешнее единство… Ведь это единство есть, действительно, то единственное, что остается у сергиан для придания себе вида тела церковного, а слепая дисциплина и послушание — единственная скрепа для него.

Хорошо говорит известный автор ученых исследований догмата о Церкви, как Теле Христовом, — прот. Аквилонов, которому и я обязан некоторыми из приводимых мною святоотеческих указаний. Он пишет (В 1-м издании своего главного труда, стр. 218): «не имея истинной христианской любви, человек, по необходимости, довольствуется ее призраком. На место такой любви в отделившихся от Церкви исповеданиях (подчеркнуто мною), как напр., в римском католичестве и в некоторых протестантских общинах (прибавим, напр., в сергианской) поставляется послушание (подчеркнуто автором), вместо свободного произволения, требующее от членов церкви чисто внешнего подчинения известным приказаниям, таково происхождение римско-католического иерархизма, значительно отличающегося от христианского пастырства, верно хранящего апостольскую заповедь: «пасите еже в вас стадо Божие, посещающе не нуждею, но волею и по Бозе: ниже неправедными прибытки («легализация»), но усердно: не яко обладающе причту, но образы бывайте стаду (I Петр.5,2,3)».

Наконец, разрешите, Владыка, задать последний вопрос, который Вас, вероятно, удивит. Да есть ли дисциплина в сергианской церкви? Нет, как послушания в собственном смысле ее нет, ибо все там, как я недавно сказал, держится на лукавых обходах самих сергиевых распоряжений, и я не знаю, есть ли епископ в сергианстве, который бы по совести слушал своего митрополита и синода: из них кто не опубликовал в своей епархии и по храмам самой «декларации», кто припрятал «указ», кто уверяет отошедших в своем душевном сочувствии, а большинство и письменно, и устно поносят митр. Сергия, не приемлют (или приемлют не сразу) назначаемых епархий и, вообще, являют зрелище такой «стальной партийной дисциплины», от которой самой остается голый костяк, одно пустое имя.

Вы скажете: все же они не отходят от митр. Сергия. Согласен, Владыка, и в этом, действительно, их общее свойство, но мы хотим быть в Церкви, где совершается словесное служение Богу, а не износятся одни лишь гнилые слова, не отвечающие действительности даже тогда, когда сами создаются для обозначения известных понятий. «Церковная дисциплина», хоть и не очень церковное слово, все же обозначает нечто приемлемое для христианской совести. Здесь же это именно не церковная, даже не партийная, которая все же как-то проходит и в совесть члена партии, дисциплина, а дисциплина голая, сверху и совне привходящая.

И это потому, что если бы митр. Сергий сперва объявил запись в свою партию — тогда получилась бы хоть дисциплина партийная, но он воспользовался уже готовым обществом, иначе сплоченным, иными думами мыслящим, и просто надел на него безглазую маску дисциплины, за которой, поэтому, исчезли последние остатки и личности, и совестливости человеческой, и осталась дисциплина, как таковая, «ученичество» (перевожу слово по-русски) без «Учителя», настоящее «отвлеченное понятие».

Но, мало того, магическая пустота этого слова сама околдовала тех, кто его исповедует, и потому защита его стала для них новым видом их словесного служения своей церкви, в защиту ее говорят проповеди, о ней только и пишут, ей лишь и служат «служители слова». А ее нет и не может быть, ибо, как поясняет о. Аквилонов, «где на место связующей верующих внутренними узами христианской любви поставляется внешнее послушание, там, строго говоря, нет истинного послушания, произрастающего только под живым воздействием христианской любви (там же)».

В самом деле, Владыка, в этом царстве сергианской лжи — все лживо, ложь даже то, что там есть дисциплина. Там только одни пустые, поистине пустые слова, которые, очевидно, так и действуют на впечатлительные души, подобные Вашей, что они насыщены какою-то страшною мистикою пустоты. Это какие-то тени, адские призраки, пугающие воображение, против которых — одно средство: крест и Имя Иисусовы.

Вот, Владыка, последние мои слова в ответ на Ваши суждения о нашем отходе от митр. Сергия, на Ваше осуждение сего отхода и на все Ваши предложения вернуться в покинутую нами, по внушению Божию, сергианскую «церковь лукавнующих».

Сергианство — ересь, а не парасинагога, догматическая, а не каноническая лишь патология.

 Теперь, если у Вас достало терпения дочитать письмо до этих строк, благоволите выслушать и наше суждение о самом сергиевском деле. Думаю, впрочем, что из всего сказанного мною в защиту нашего отхода и в ответ на приглашение вернуться к митр. Сергию, во имя единства и блага церковного, Вы уже и сами усмотрели, в чем мы его зазираем. —

 Вы говорите мельком, что митр. Сергий — не еретик, след., отходить от него на основании 15-го Правила Двукратного Собора — нельзя.

 А мы утверждаем, напротив, что грех его горше всякой, анафематствованной, ереси. В самом деле, св. Василий Великий, в своем знаменитом 1-м правиле говорит, что «еретиками назвали они (древние отцы) совершенно отторгшихся, и в самой вере отчуждившихся».

 Но таково и есть сергианство: в нем видимо целы все догматы, и снаружи — это церковь, но внутренне это — легализованная организация мистически пустая. А так как под верою следует разуметь не только словесное исповедание, но и соответствие догматам веры всего, что объемлется Именем Церкви и истинной церковности, то, когда вместо того встречаешь одни пустые обозначения, без действительного содержания, тогда казавшееся дотоле живым телом вдруг рассыпается могильным прахом.

 Вы ужасаетесь, Владыка, что мы якобы готовимся признать сергианские церкви безблагодатными, видя в этом вершину нашей гордыни. Но речь идет пока о безблагодатности сергиева дела в нравственном смысле, ибо это есть первое, что бросается в глаза, при ознакомлении с «Посланием». И лишь поскольку безблагодатность является свидетельством неверия в живую Истину, то последнее говорит уже и за то, что перед нами не тело церковное, а лишь его пустая видимость.

 Ведь легализовать Церковь так, как это сделал митр. Сергий — это значит, употребляя его выражение, сообщить ей вид «всякого публичного собрания»; но это и значит лишить ее подлинной мистической сущности, и благодати, и веры, и совершенно отторгнуться и отчуждиться от нее, т. е. подпасть 1-му Правилу Св. Василия Великого, и быть осуждену 2-й половиной правила 15-го Собора Двукратного.

 Воистину, Владыка, сергианство для многих потому и ускользает от обвинения его в еретичности, что ищут какой-нибудь ереси, а тут — самая душа всех ересей: отторжение от истинной Церкви и отчуждение от подлинной веры в ее таинственную природу, здесь грех против мистического тела Церкви, здесь замена его тенью и голой схемой, костным остовом дисциплины. Здесь ересь как таковая, Ересь с большой буквы, ибо всякая ересь искажает учение Церкви, здесь же перед нами искажение самой Церкви со всем ее учением.

 Вы скажете: все это — туманная мистика, и раз формально митр. Сергий признает всю догматику, никто не вправе рыться в характере его признания, т. е. мистично ли оно или просто рассудочно: на это у нас нет и надежного мерила. — Нет, Владыка, есть предел для внешнего православия, когда оно само обнаруживает свою скры ую лживость и когда его следует отрицаться. Когда это бывает в отдельной совести, когда вера в ней переходит в чистое обрядоверие — за этим не легко уследить, даже на себе самом.

 Но когда по целой церкви раздаются признания и вводят порядки, от которых несет мерзостью духовного запустения и смрадом духа лестча, тогда именно отдельным совестям Господь открывает, что это — воня смертная и внушает им сперва просто отвратиться от сего тлетворного духа, а затем порождает в сознании и точное слово о сем новом церковном испытании, и это слово становится догматом веры. Так было в начале всех больших ересей: для большинства церковного ново возникавшее.

 Еретичество сперва не казалось таковым, а лишь по местам начинали слышаться голоса, предупреждающие об опасности. Когда же проходило время, положенное Богом, Церковь и в своем видимом целом осознавала новое учение, как чуждое себе и от мира и князя его привнесенное, и извергала его из своего вселенского организма.

 Так, Владыка, будет, если Господь изволит, и в настоящем случае.

 Уже многие, многие совести чуют неправду сергиева дела, но еще не могут до конца ее осознать. Даже и в распоряжении нашем, т. е. у отошедших, еще нет точного и единообразного догматического определения сергианского нечестия, но уже есть, по милости Божией, совершенно твердое убеждение в том, что митр. Сергий возглавляет теперь уже не русскую Церковь, как часть истинной, вселенской, а представительствует вместе со своими иерархами, всем клиром и паствою (последнею, впрочем, в большинстве бессознательно) некую подделку под Церковь, пародию, которая на самом деле представляет собою совершенно мирскую и лукавую организацию, только разукрашенную православными с виду, но внутренне иным — гнилым — содержанием, наполненными словами.

 Ключом же ко всему, который вдруг отверзает дверь на все это «нечестие и неправду» (Рим.1,18) сергианства, служат слова «Послания», приглашающие к сочувствию в радостях и печалях тому, что само о себе открыто свидетельствует, как о силе Боговраждебной и на погибель Церкви направленной. Вслед за этими пустыми (для христианского слуха) словами — и все сергианское море словесное выходит из церковных берегов и разливается и отстаивается тонкою трясиною лжи, где легко увязнуть, откуда необходимо скорее бежать.

 И вся организация сергианства представляется каким-то водяным чудовищем, выброшенным на апокалипсический «песок морской», на котором оно остро ощущает свою беспозвоночность, свою духовную нетвердость и, подпираемое рогами зверя, принимает их за костный стан своего собственного бесформенно расплывчатого, «лжемистического» тела.

 Итак, митр. Сергий подменил не какой-нибудь отдельный догмат еретической ложью: он подменил саму Церковь: вот почему за деревьями его обманчивых слов не видят леса его церковной неправды. Вот почему и мы отреклись и «лица и дел его», т. е. отреклись от сергианства в целом, а не от административной, ритуальной («непоминовение»), дисциплинарной и других подобных связей с митр. Сергием и его синодом, каковые все противоканоничны, т. к., допуская его, как главу, отказывают ему в канонических правах всякого законного церковного возглавления.

 Вы скажете: но ведь этого мистически столь страшного человека (т. е. митр. Сергия) Вы два года признавали законным главою русской церкви, и если бы он даже накануне Вашего отхода наложил бы на Вас какое-нибудь церковное прещение, Вы бы приняли его. С каких же пор он успел вырасти для Вас в такое апокалипсическое чудовище?

 Он стал, Владыка, страшен с той поры, как покусился выдать ложь вместо Истины, притом вслух всей церкви. Отход же от него совершился тогда, когда его неправда дошла до сознания отходящих, а он, после тщетных увещаний, только утвердился в своей лжи. Ведь через церковную ложь, словесно высказанную, как и через всякое слово гнилое, человек вступает в союз с «отцем лжи» и становится духовно страшен. Как и обратно: «исповедь», т. е. словесное же «поведание» содеянной неправды, возвращает кающегося снова в царство «Отца светов».

 «Всякая ложь не от истины», говорит св. Иоанн Богослов (1 Ин. 2, 21), и в особенности, когда она направляется против учения св. Церкви, ибо «Христос Господь», — говорил св. Максим Исповедник своим искусителям (Четьи Минеи, 21 января), — «кафолическою Церковью назвал правое и спасительное исповедание веры, почему Петра (Апостола), право исповедавшего, назвал блаженным и на его исповедании обещал создать такую церковь для всех», не взирая, добавим от себя, на его человеческие немощи.

 Посему, и обратно, когда первоиерарх отступает от правого исповедания, он сходит с Камня Церковного, если же покается, как Петр (как некогда сам митр. Сергий в своем обновленчестве) — снова вернется в Церковь. А легализованная и сочувствующая антирелигиозной силе Церковь, конечно, только призрак Церкви. Она стоит не на камне «правды и спасительного исповедания веры», а держится в пустоте, «на нечестном слове», изнесенном бывшим своим предстоятелем.

 А что и в слове пустом и гнилом есть какая-то темная сила, м. б. именно потому, что это все же слово — отблеск Слова Ипостасного, об этом Вы, конечно, знаете и, кроме того, сами, как и другие, держащиеся митр. Сергия, подтверждаете это собственным примером, ибо ничем иным, как навязчивой идеей или гипнотической внушаемостью, не объяснить магического воздействия на Вас слов: «церковное единство», «дисциплина» и под., о чем я выше говорил. Мне, кажется, Владыка, что лишь одно это слово или слова, знаменующие одно и то же, т. е. единство, одни только и вызывают в Вас представление о какой-то духовной сущности, вне Вас сущей, все же остальное — церковное — расплывается в тумане личных переживаний, внутренних настроений, приточных образов, с их нравственным приложением и под., что все объемлется названием морализирующего (толстовского) понимания христианства.

 В самом деле, Вы, на основании некоторых данных, решили, что мы — отошедшие от митр. Сергия — настроены в духе раскольников-старообрядцев, т. е., как выражается о нас митр. Сергий, во втором своем послании (от 17/30 января 28 г .) полны какими-то «беспредметными предчувствиями» близости конца мира, и на основании их начинаем ломку церковного строя.

 И вот, желая выправить нас в этом отношении, Вы особую и значительную часть своего письма занимаете рассуждениями о том, что «область ее (т. е. мысли о близости второго пришествия Господня) применения в христианской жизни есть только область нравственная (стр.29)», «эта готовность, т. е. встретить Господа, паки грядущего, это бодрствование, говорите Вы в другом месте, должны быть нравственными. Бодрствуй. То есть делай верное свое дело (Владыка, ведь это же внешне совершенно толстовские слова, в духе его «так что же нам делать»), разобрав далее евангельские притчи, говорящие о втором пришествии, и, усмотрев в них якобы исключительно нравоучительный смысл, Вы пишете: «То же находим в учении св. Апостолов. Они также дают мыслям о близости пришествия Господня только нравственное применение (стр.31)», И в заключение снова утверждаете: «Итак, идея близости дня Господня имеет лишь нравственное применение» (стр.32). —

 Все это, Владыка, свидетельство неправильности Вашего духовного устроения. Ваша психология — не православная, а сектантская, ибо в отдельных частях Вашего учения нет внутренней духовной связи, а есть лишь внешнее сцепление разрозненных представлений. Но такова ведь судьба всякого выпадения из Тела Церкви: то, что в Нем находится в органическом единстве, то в секте выступает разрозненно, как в учении, так и в жизни. Так, для Запада такими «продуктами распада» являются дисциплина католичества и субъективный морализм протестантства, т. е. как бы расслоение церкви и верующей личности, что в Православии органически связано. Подобно тому, крайность католического воззрения на Иерархическое единство и церковную дисциплину и у Вас сочетается с явным уклоном в протестантскую мысль о личном спасении.

 Таково и все сергианство; недаром сторонники его много говорят об аскетизме христианства, разумея под ним одно внутреннее самоусовершенствование, без церковного «бодрствования» над тем, право ли правят предстоятели Церкви слово Христовой истины. Они забыли о тех отцах и учителях истинного аскетизма, которые покидали пустыни, чтобы отстоять омоусиос, против омиусиоса, две воли против одной, икону (которой иные из них, м. б., и не имели в своих убогих кельях) против ее гонителей и под. Вспомните хотя бы св. Антония Великого, или преп. Далмата, который, дав на всю жизнь обет не выходить за ограду обители, нарушил его, чтобы бороться с Несторием.

 Современные же моралисты — довольствуются простым бессловесным послушанием епископату. Но это, Владыка, не православие, а именно сектантство. Я и в Вас чувствую это опасное отклонение от золотой точки христианского равновесия в сектантскую односторонность лжи — «евангельской» духовности, всегда подпираемую с другого конца каким-нибудь грубейшим идолом «дорого братца», идолопоклонством перед св. Писанием, вне его церковного понимания и употребления, какою-нибудь одною заповедью, в ущерб прочим (толстовское «непротивление злу») и под., чем враг рода человеческого издевается над любителями чистой морали.

 Так и Вы, Владыка, незаметно для своей христианской совести, свернув с Царского Пути Спасения в Православии в сторону одного лишь внутреннего нравственного «бодрствования» над самим собою, неизбежно преткнулись о бездушный камень внешнего и глубоко аморального единства и голой дисциплины и склонились пред ним, как пред неким идолом, — «дорогим братцем Сергием». Отсюда и то странное противоречие, которое у Вас получилось.

 Именно, Вы то, что нуждается особенно в нравственном освящении, т. е. учение о Единстве Церкви, как союзе любви, во имя единства таинственного в Господнем Теле, Вы это учение и проповедь единодушия и единомыслия, о чем постоянно вспоминают св. апостолы, когда говорят о церковном единстве, подменяете призывом к бездушной и в сущности своей — внеморальной, т. е. собственно глубоко безнравственной дисциплине, — то же, что относится к последним судьбам мира и Церкви, т. е. и знамения второго пришествия — небесные и земные, и великие соблазны того времени, и падение (обольщение) многих, и умаление веры на земле, и малое число спасающихся, и прилив новых сил из обратившегося к вере «остатка израилева», что, по словам св. апостола, будет для церкви, как бы «воскресением из мертвых», и, наконец, все же видимое торжество зла перед самым концом (Апокалипсис) т. е. все, что, согласно св. ап. Петру (2 Петр. 3,10) может быть названо стихийным — все это Вы разводите теплохладной водицей «своего дела», т. е. толстовским морализмом — вниманием к себе и невниманием к судьбе Церкви, и евангельское «бодрствуйте» обращаете лишь к своей личной совести, а не и к церковной, соборной, хотя оно стоит во множ. числе, да еще с пояснением: «а что вам говорю, говорю всем: бодрствуйте» (Марк.13,37), т. е. относится не к одной лишь душе, а ко всей Церкви.

 Православный же христианин должен исповедывать не одну лишь христианскую нравственность, но и христианскую истину, не только «нагорную проповедь», но и евангельскую историю (ср. в Символе слова: «распятаго… при Понтийском Пилате… и погребенна, и воскресшего в третий день по Писаниям»), не только один догмат и канон о Иерархическом Единстве, но и все догматы и каноны, и все церковное предание, иначе — то будет не православный христианин, а сектант.

 И если бы, Владыка, ранние христиане, непосредственные ученики св. апостолов, были научены от них только Вашему моральному бодрствованию, то и перед осадою Иерусалима они, слыша слова Господа о грядущих судьбах мира: «тогда сущии во Иудеи да бежат в горы» — не побежали бы в заиорданскую Пеллу, а постарались бы их истолковать в смысле чисто духовно-назидательном и все погибли бы жертвою Божьего гнева, обращенного на врагов христианства.

 Конечно, Вы правы, Владыка, что нельзя, как указано выше, (см. стр.1 наст. письма и выдержки из вашего, там же, стр.33 и 35), приспособлять апокалипсис к оправданию своих греховных деяний, напр., отходу из св. Церкви в раскол (как обычно — у старообрядцев), но в чем Вы видите неправильность нашего отношения к учению о конечных судьбах мира? То, что мы употребляем образ жены, садящейся на зверя, в применении к лжецеркви митр. Сергия? — Но на это нас уполномочивает и св. Киприан Карфагенский, который видит здесь изображение всякого еретического и раскольнического искажения учения о Церкви, след., этот образ, сколько апокалипсичен, столько же и обычен для всех времен.

 Да и все наше церковное дело пока еще может быть сопоставлено с прежде бывшими, вплоть до отпадения католичества (каковое, по неведомым судьбам Божиим, совершилось в 1054 году в тот же день, в который митр. Сергий с синодом в 1927 г . подписал свое отступническое послание). Однако, мы не смеем закрывать глаза и на то, что каждое новое церковное отступление приближает нас к тем временам, когда его придется обозначать с большой буквы, как одно из имен последнего и величайшего Апостата (2Сол., гл.2).

 Является ли митр. Сергий его последним пророком — мы не знаем. Господь не уявил, — но что он из школы сих сынов пророческих, это мы ясно видим.

 Поэтому, Владыка, и в отношении Апокалипсиса мы — не сектанты, как не сектанты и перед св. канонами и догматами Церкви. Кто же сектант? Сектант тот, кто 1) выдает за св. Церковь свою общину, спаянную «братскою» дисциплиной и легализованную, как вполне лояльную, даже при антирелигиозном и, хуже того, — «воинственно-атеистическом» — уклоне государства и, того более, сочувствующую ему, кто 2) отрицается всех инакомыслящих и, подобно сектантскому присоединению через исповедь перед общиною, или какой-то духовный баптизм, требует новой присяги перед «московской патриархией», и обязательств, каких не только не содержится в чине церковного таинства крещения, но которые даже противоречат словам «оглашения»; сектант, кто 3) приспособляет св. литургию к условиям места и времени, даже тогда, когда они явно противоречат ее духовным целям, и обращает ее в официальное публичное собрание, подобно таковым же у сектантов; сектант тот, кто 4) разрывает (Ваши слова: «секта — сечение») ту самую «золотую нить» апостольского преемства (любимое выражение «посланий» митр. Сергия), которою гордятся сергианцы, но которая уже порвана ими, т.к. митр. Петр: а) и не благословил их на их деяния, и б) по всей видимости, не благословит, и в) от которого они отрекаются сами, как от одного из «кабинетных мечтателей», яко бы смешавшего Церковь с «монархией», и за то, поделом, сосланного и, согласно «Посланию», подлежащего извержению из клира Московской патриархии, как контрреволюционера; наконец, сектанты — те, кто 5) отрицаются всего вещественного и видимого и хотят жить жизнью чистого духа, «бодрствующего» в ожидании Небесного Жениха, Которого, впрочем, за запозданием Истинного, может заменить и какой-нибудь другой «Христос» с хлыстовского корабля, с которым они и вступают в прелюбодейный союз. Таково сектантство, таково и сергианство.

 Вы с митр. Сергием… «Владыка, дорогой и любимый, здесь жуткий и страшный тупик, тупик обособленного от Церкви существования… Вне Церкви нет правды и истины. У нас есть Церковь (и она все ширится и в своем числе, т.к. уже более тысячи приходов со всей России поняли опасность сергианства и бегут от него), есть, слава Богу, в ней и Иерархия верная и православная (пока еще немногочисленная, но ведь большинство ее, особ. из исповедников, еще мало знают о происшедшем, а из узнавших — часть уже с нами). Вернитесь, дорогой Владыка, к сей Иерархии. Иначе Вы — не церковь, Вы — секта. Ужас подумать, Владыка, после достойного и святого и благоговейнейшего… пастырствования (и сугубого исповедничества), Вы теперь епископ, но не епископ кафолической (соборной) церкви, а епископ секты».

 Простите, владыка, что с таким запозданием отвечаю Вам, но зато, как видите, в рост пустил Ваши слова и возвращаю их Вам с лихвою. Сокращенно все, мною сказанное в ответ на Ваши рассуждения, может быть выражено так.

 Обвиняя нас в раскольнических деяниях, Вы, как я выше старался показать, обнаруживаете неправильное представление о Церкви, как Единстве прежде всего, Единстве, как таковом и — во что бы то ни стало, и тем затеняете другое, не менее существенное свойство Церкви — Ее Святость, — когда же Вы обращаетесь к отдельной христианской совести, то здесь Вы, напротив, берете ее вне ее живого единства с Церковью и Ее земными судьбами, предписывая одно лишь нравственное бодрствование над собой.

 Таким образом, Церковь у Вас лишается святости, а личная нравственность и ее святость отчуждаются от Церкви, у Вас Церковь не свята и святость не церковна. А это знаменует начало внутреннего распада, как следствия выпадения сознания из связи с живым целым Тела Православной Церкви, т. е. уклонение в секту. Поэтому, в Вашем представлении, церковь начинает походить на сектантскую общину с братцем во главе, а христианское бодрствование, т. е. трезвенность, подменяется своего рода «трезвенничеством», т. е. ложной духовностью.

 Конечно, Вас не может прельстить какой-нибудь грубый Чуриков, но льстец тонкий, т. е. митр. Сергий, Вас в свои предательские для Церкви сети уловил. В самом деле, ведь и у него, как я уже выше указывал, то же требование беспрекословного послушания себе, как некоему папе или братцу-«апостолу», или даже «Христу», и та же ложная прелестная духовность, которая может быть в единодушии и мире даже с князем мира сего. Не слышится ли первое, т. е. католически-сектантская самоуверенность и непогрешимость в таких, например, словах:

 «Мы не забываем», — пишет митр. Сергий во втором своем печатном послании (от 18/31 декабря 27 г .), — «мы не забываем, что при всем нашем недостоинстве, мы служим тем канонически бесспорным звеном, которым наша русская Православная Иерархия в данный момент соединяется со Вселенскою, через нее с апостолами, а через них — и с Самим Основоположителем Церкви Иисусом Христом. Слушаяй вас, сказал Он апостолам, Мене слушает, а отметаяйся вас, сказал Он, Мене отметается, отметайся же Мене отметается Пославшего Мя Отца».

 Так, утвердив за собою раз навсегда эти права на представительство Самого Господа, митр. Сергий рассылает свои послания и указы без совета с Церковью, не допуская даже мысли, что сам, может быть, за свою церковную политику, уже выпал из Церкви, увлекая в свое отступничество и тех, кто с ним, а бегущим от него шлет вслед запрещения и угрозы отлучением, и убеждает, что «боязнь потерять Христа (так!) побуждает христианина не бежать куда-то в сторону от законного священноначалия, а, наоборот, крепче за него держаться и от него неустанно искать разъяснений по всем недоумениям, смущающим совесть», т. е. совершенно подобно папе или «братцу» запугивает опасностью вместе с собою потерять Христа и всех зазывает на поклон и совет к себе, а не ко св. Церкви, отцам, соборам и совести.

 Таков этот новый ересиарх, а вот и его сектантская проповедь абсолютного трезвенничества, т. е. лжедуховности. «В административном отделении от нас возвещает он в том же 2-м Послании, хотят быть лишь те, кто не может отрешиться от представления о христианстве как силе внешней, и торжество христианства в мире склонны видеть лишь в господстве христианских народов над нехристианскими». Объявив, таким образом, христианство строго «интернациональным», митр. Сергий идет еще дальше в учении о чистой духовности христианства и уверяет, что оно настолько отрешено от земных условий существования, что при всяких детализациях «вера и православно-христианская жизнь остаются незыблемы» (слова 1-го Послания) и «быть православными» (из 2-го Послания) могут и те, кто разделяет радости и печали воинствующего антихристианства. Вероятно, для показания той же глубокой «сокровенности» христианства, митр. Сергий, в изданном им Календаре, праздники церковные печатает обычным мелким шрифтом а гражданские — крупным, в знак «чисто духовного» им «сорадования».

 Таков новый учитель веры, такова и его новая вера. Неверия к себе и к своему учению он не допускает. Он говорит (во 2-м послании): «Христианин помнит, что любовь «всему верит» (I Кор, 13,7)».

 Да, «христианин помнит» эти слова св. апостола, но он не забывает и предыдущих: любовь — «не радуется о неправде — радуется же о истине», и еще помнит христианин другие апостольские слова о вере: « Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире. Духа Божия (и духа заблуждения) узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога; а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет и теперь есть уже в мире. (1Ин. 4, 1-3)».

 Слышим и мы, грешные, слова св. Апостола и, вот, «искушаем» духа Сергиева и «не веруем» ему.

 Что в том, что он устами исповедует Христа во плоти пришедшего? Где же в сергианстве место для Христа Воплощенного?

 Окинешь ли мысленным взором его «Московскую патриархию» в ее целом — видишь одну лишь «легализованную организацию», «сочувствующую» легализовавшим ее безбожникам; заглянешь ли в ее внутренний строй — там «партийная дисциплина» на словах, церковная разруха на деле; поищешь ли правды в самом высшем возглавлении сергианском — там полное «рабство у внешних» и духовная оторванность от истинного возглавления в лице митр. Петра; обратишься ли к отдельным епархиям — они страдают попеременно то безглавием, то многоглавием, и в них не положено быть личным духовным связям со своими епископами, следовательно, то — не составные части Тела Церковного; поищешь ли Христа посреди двух или трех, собранных во Имя Его и стоящих вне прямой зависимости от митр. Сергия, — не найдем и того, ибо сергианство не терпит ни больших, ни малых автокефалий и на всех кладет печать своего властительства; обратишься ли к «непоминающим Сергия и властей», но там — сугубая ложь — ложь и потому, что они все же с ложью сергианства и еще потому, что они эту связь хотят скрыть; попытаешься ли прибегнуть ко св. таинству, чтобы через него приобщиться истинной плоти и крови Христовой и — остановишься в раздумье, ибо не верится, что вверены св. Тайны литургии, приравненной ко «всякому публичному собранию», внутренне обезличенной и гласно возвещающей об отступничестве и прелюбодейных связях своих совершителей; приклонишь ли, наконец, слух свой к совести отдельного сергианина, и там услышишь лишь горькое признание в беспросветном рабстве, исповедь, подобную вашей: ничего не понимаю, судить не могу, защищать не в силах, пользы не вижу, а отойти от Сергия боюсь.

 Итак, нигде, ни в какой области [отрасли?] сергианства, не ощущается присутствие Духа истинного и животворящего, нет подлинной связи с лозою Тела Христова, нет места для исповедания тайны Боговоплощения не одними лишь устами, но и самим делом. Лестчий дух сергианства не исповедует Христа во плоти пришедша, поэтому нельзя верить и сергианским устам.

 Поэтому и само сергианство есть одна лишь воплощенная ложь и духовная пустота и бессилие. Это Ложь с большой буквы, это Лесть перед одними, обольщение других, это воистину «церковь лукавнующих». Это еще не антихрист, но это уже его Антицерковь.

 Вот, Владыка, все, что нашел, в своей совести, нужным сказать Вам. Впрочем, разрешите закончить церковный спор словами самих отцов и учителей Церкви.

 Вам отвечает за меня св. Феодор Студит: «Мы не отщепенцы, святая глава, от Церкви Божией, да не случится этого с нами никогда. Хотя мы и повинны во многих других грехах, однако мы православны и питомцы кафолической (соборной) Церкви, отвергающие всякую ересь и принимающие все признанные вселенские и поместные соборы, равно как и изреченные ими канонические постановления. Ибо не вполне, а на половину православный тот, кто полагает, что содержит правую веру, но не руководствуется божественными правилами. Так как я, не имея епископского достоинства, не могу обличать, то для меня достаточно оберегать себя самого и не входить в общение с ним (в нашем случае с митр. Сергием) и с теми, которые заведомо служат вместе с ним (т. е. имеют молитвенно-каноническое общение с сергианцами), пока не прекратится соблазн (т. е. до покаяния митр. Сергия)»… Мы «составляем одно тело с нею (св. Церковью) и вскормлены божественными догматами и правилами ее и постановления стараемся соблюдать… Мы писали и к самому Архиерею (т. е. что если прекратится соблазн)… то мы тотчас войдет в общение с ним… Поэтому знай, что у нас не отделение от Церкви, а защищение Истины и оправдание божественных законов (письма, часть I, письмо 25 и 28)».

 К митр. Сергию, как новому Евномию-аномею, т. е. Беззаконнику, как таковому, да обратится за нас Великий епископ и Вселенский Учитель Церкви св. Василий Великий, словами обличения: «Велико было бы твое могущество, если бы, чего не достиг диавол различными хитростями, тебе удалось достигнуть того своим приказом («Послание»), и мы, поверив тебе, признали бы, что предание, которое во все предшествовавшие времена имело силу у стольких святых, маловажнее Вашего (сергианского) вымысла (в начале 1-й книги Опроверж. на Евномия)».

 Наконец, нас, отошедших, утешает тот же св. отец: «Человеку здравомыслящему более всего должно избегать того, чтобы жить для славы, сообразовываться с мнением большинства, а не правый разум ставить вождем жизни; но хотя бы пришлось противоречить всем людям, или за прекрасное навлечь на себя безславие и опасности, и в таком случае не должно решаться на извращение правильно дознанного (из беседы к юношам, как получать пользу от языческих сочинений, беседа 22)».

Аминь.

1/14-VII- 1928 г.

Св. Бессребренников и Чудотворцев Космы и Дамиана.

 Источник: “Сербский Крест” №30, 2002г. стр. 45