Александр Стрижев “Архимандрит Фотий (Спасский): жизнь для России Православной”

Его имя почти полтора столетия предавали поношению, стараясь напраслиной выдавить из современной Фотию исторической действительности. Но деяния стойкого чернеца были промыслительного характера, и след их виднеется и привлекает до сих пор исследователей как церковной, так и государственной жизни 20-х годов XIX столетия. Горстка патриотов, душой которых являлся именно архимандрит Фотий, сумела убедить Императора Александра Павловича повсеместно закрыть в России масонские ложи, что в значительной мере сократило масштабы заговора декабристов и предотвратило возможную беду с катастрофическими последствиями. Только за это, и ни за что другое, так люто ненавидела Фотия либеральная интеллигенция, ненавидит его и до сих пор. В духовном же измерении его личность настолько подвижнически высокая и безупречная, что архимандрит Фотий по своим заслугам перед Русской Православной Церковью вполне достоин прославления в лике святых.

О своей жизни этот подвижник постарался рассказать сам. Существуют обширные его автобиографические записки, имеется и большой корпус его писем к разным лицам. Наконец, есть духовно-нравственные, богословские и обличительные творения архимандрита Фотия. Дошли до нашего времени и воспоминания о нем его сподвижников по закрытию масонских лож, и воспоминания эти дорисовывают портрет доблестного воина Христова.

Вкратце жизнь Фотия такова.

Мирское имя его — Петр Никитич Спасский. Родился 7 июня 1792 года в селе Тесове, под Новгородом. Там отец подвижника, Никита Федорович, служил чтецом при церкви Спасского погоста, отсюда и фамилия — Спасский. И дед тоже из чтецов. Так что выбивался наш герой в люди из самых низов, из сословия утесненного и беднейшего. Пропитание семья добывала в основном крестьянским трудом. Родился Петр в хлеву, поскольку в день его рождения в доме лежал покойник: умер дед Федор. Младенцу не исполнилось и четырех лет, как скончалась его родная мать Евфимия, возложившая все свое попечение о сыне на Божию Матерь, Заступницу сирот.

Вскоре отец женился во второй раз, и в доме чтеца появилась мачеха, существо с тяжелым сердцем. Да и родной батюшка Петра был человеком жестоким, неотходчивым: чуть что, сурово наказывал мальчика. За малейшее неповиновение, за медленное, как казалось, усвоение церковной грамоты и неотчетливое чтение Часослова наказывали розгой. Недоедание и страх преследовали отрока. Единственная радость с самого начала сознательной жизни— храм Божий, там забывались все беды, там душа его ликовала и возрастала в молитвенном устроении. К тому же отрок Петр обладал редким голосом, звучно пел на клиросе, да так здорово, что, когда мальчику исполнилось десять лет, отец отправил его в столицу, чтоб стал певчим в Казанском соборе. И он замечательно пел там тенором, и его за это должны бы были ценить и любить, но сиротство и беззащитность подвигали злых людей — а среди певчих попадались и такие — измываться над ребенком, дразнить и обижать его. Вскоре Петр сбежал из Петербурга в свое родное село.

На одиннадцатом году отец отдаст Петра в Новгородскую семинарию, где он проучится целых одиннадцать лет! И покажет здесь великолепные способности к овладению знаниями. И ничего, что он по-прежнему полураздет и голоден — приходилось даже питаться желудями, — зато первый ученик и лучший певчий во всем классе. Семинарский храм Антония Римлянина — родной дом для его взыскующей души, а вне храма он утешается подвигами старца-молчальника, которого удалось увидеть, еще будучи подростком. В семинарии Петр Спасский прилежно читал и Часослов, и Псалтирь, и Пролог, а взрослея, принялся и за творения святых отцов. Все церковное вбирал в сознание легко и прочно. Здесь же научился побеждать искушения, насылаемые вражьей силой. К светским учебным заведениям относился с подозрением: «Там нет ни Христа, ни поста, ни креста».

На календаре 11 августа 1814 года — дата выпуска из семинарии. Куда направиться в путь? Петр Никитич решил идти в Санкт-Петербург, чтоб поступить в Духовную академию. И вот он студент-академист, усидчивый и ревностный, окруженный такими же молодыми людьми, постигающими мудрые богооткровенные знания. Любимый их наставник — архимандрит Иннокентий (Смирнов), ниспровергатель лжеучений, обличитель суемудрия сектантов и мистиков, человек проницательный и младенчески незлобивый. Пуще грозы боялись его враги Православия, угнездившиеся в столичных ложах и бесовских вертепах. Он сильно скорбел душой, наблюдая равнодушное отношение к храму Божиему со стороны власть предержащих аристократов и многих людей состоятельных. Этот-то столп Православия в столице и был духовным наставником Петра Спасского. Чтобы избавиться от строгого блюстителя веры, петербургские суемудры и отщепенцы с помощью их покровителя, всесильного при дворе закоренелого мистика А. Н. Голицына, удалили архимандрита Иннокентия в заштатный, влачивший жалкое существование Юрьев монастырь, а затем и вовсе услали на Пензенскую кафедру, где он вскоре и скончался. Его духовный сын Петр чрезвычайно скорбел о случившемся и внутренне подготовился продолжить дело своего учителя — бороться с суемудрами и пустосвятами, несмотря на опасность такого стояния против шаек разнузданных интриганов.

Усиленные занятия в академии, яростные споры среди студенчества об отношении православных к прочитанному в масонских книгах и к бредням сектантов, расшатанное здоровье — все это не позволило Петру Спасскому продолжать учение в стенах престижного духовного заведения. Надобно было переходить на самостоятельный образ жизни. Побыв недолго в родном селе и несколько поправив здоровье, Петр Никитич устроился учителем семинарии при Александро-Невской лавре. Здесь он преподает латинский и греческий языки, а также славянскую грамматику и Закон Божий. Его уроки радовали питомцев красноречием и совершенно четкой православной позицией. Он был замечен и выделен как способнейший законоучитель.

Когда Петру исполнилось 24 года и 8 месяцев, он принимает монашество и его нарекают Фотием. Монашеский постриг — главная веха в жизни этого доблестного воина Христова. Постриг состоялся 16 февраля 1817 года в Казанском соборе, и возводил Петра Спасского в ангельский образ митрополит Амвросий (Подобедов). Через один день Фотия рукоположили в иеромонаха. И тогда же его назначили законоучителем кадетского корпуса, в котором обучалось четыре тысячи юношей. Молодой иеромонах, получив доступ к пылким сердцам, все свое красноречие, весь свой патриотический пафос вложил в спасительные собеседования с кадетами, раскрывая перед ними картины бесовских заговоров, исходящих прежде всего из тайных масонских лож, насквозь пронизанных ненавистью к национальному устроению жизни, к Русской Православной Церкви.

Проповеди иеромонаха Фотия не могли быть не замечены лукавыми еретиками, и на него посыпались из темных углов угрозы, вплоть до расправы. Кадеты решили не давать в обиду своего любимого учителя, сопровождая его повсюду вне стен учебного заведения. Не запугав патриота, враги сговорились удалить Фотия из Петербурга. И этот маневр им удался. Ведь после кончины митрополита Амвросия (18 мая 1818 года) Санкт-Петербургскую первенствующую кафедру занял менее стойкий архиерей Михаил (Десницкий). Его позиция по отношению к мистикам не отличалась твердостью, и высокопоставленные масоны в правительстве Александра I во многих случаях беспрепятственно проворачивали свои злостные аферы через духовное ведомство и Синод. Разгул масонского засилья в печати: Лабзин открыто распространяет свой еретический «Сионский вестник», среди его подписчиков множество сановников и людей «с положением»; критика «вольных каменщиков» жестко преследуется. Посмел было шишковист Евстафий Станевич в книге «Беседа о бессмертии души» вскрыть тайные цели заговорщиков, как тут же его труд был изъят и целиком уничтожен, а сам он выслан в Харьков. Сперанский носился с проектом создания единой масонской ложи под покровительством правительства: повышение в должности чиновников ставилось в прямую зависимость от повышения «братьев» в розенкрейцерских градусах. Фотий убеждал Лабзина и Голицына оставить свои преступные намерения — духовно поработить русских людей, но закоренелые враги Церкви не только не вняли увещанию, но еще больше озлобились на иеромонаха, пригрозив ему Сибирью. «За дело Божие, за дело веры и истины не боюсь ссылки. Я служу Богу моему», — отвечал им Фотий.

С октября 1818 года он произносит обличительные проповеди в соборном храме Невской лавры. И ведет поистине аскетическую жизнь, под стать той, которой отличались подвижники первых веков христианства — ветхопещерники. Он носит власяницу и вериги, которые изнуряют его тело, истязая плоть и очищая дух от скверных помыслов. Ангел-хранитель укреплял воина Христова на всех стезях служения Церкви и Отечеству. В эту пору стали посещать Фотия чудесные видения: то он в тонком сне выгоняет Лабзина из алтаря; то святой Георгий посулил ему скорое игуменство в Юрьевом монастыре, что и оправдалось на деле; то он узрел, как его наставник, владыка Иннокентий, принят в небесные обители (что также оправдалось — прославлен в лике святых в 2000 году).

В 1819 году (июнь) Фотий паломничал к северной Коневской обители, где умилялся древними распевами, тишиной и безмолвием ее внутреннего устроения. Вот бы так устроить монастырское житие! И вскоре монаху-аскету как будто предоставилась такая возможность. 16 сентября 1820 года Фотия возвели в сан игумена, и он отправился пешком в Деревянницкий монастырь, что близ Новгорода: «Спасать души можно и там». Когда он пришел в обитель, то увидел в ней страшное запустение, результат попрания церковного благочестия светскими властями. Неустроенность здесь доходила до того, что монахи селились в кельях с поврежденными окнами и дверями, спали в копнах сухой травы. Игумен Фотий скорбел и все трудности разделял наравне с рядовыми иноками. Вскоре монастырь дождался облегчения: приплыло судно, наполненное хлебом, — дар благодетелей.

21 марта 1821 года скончался петербургский владыка Михаил, гонитель Фотия, преосвященного Иннокентия и обличителя членов Библейских обществ, прислужников масонов, Евстафия Станевича. Теперь игумен Фотий мог посещать столицу, где ему вскоре была сделана срочная операция. За четыре года беспрерывного ношения власяницы и вериг тело аскета-подвижника покрылось язвами, железный тяжкий крест наполовину врос в грудную клетку, покрытую сплошной язвой: «Вся плоть изгнила до костей». Хирургическое вмешательство пособило страдальцу, и «Господь от врат смерти извел».

Новый первенствующий митрополит, Серафим (Глаголевский), сподвижник патриотически настроенного А. А. Аракчеева, ревностно взялся служить слову и делу Божию. В начале декабря 1821 года Фотию было знамение во сне: «К брани!» Пора ополчаться на духовного Наполеона — А. Н. Голицына и иже с ним, на всех, кто враждует с Православием, растлевая русскую жизнь.

В январе 1822 года Фотия поставили архимандритом Сковородского монастыря, что под тем же Новгородом, и, когда он входил в новую для него обитель, у святых врат его дожидалась богомудрая почитательница отечественных святынь графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, тогда же и ставшая его духовной дщерью. С той поры между этими Божиими людьми окрепла постоянная переписка, возникшая несколько ранее. Послания архимандрита Фотия к Орловой-Чесменской так назидательны и поучительны, что и теперь они читаются с великой пользой для души. Это поистине классика нашей духовной литературы, некрадомое наше святоотеческое достояние! В Сковородском монастыре Фотий настоятельствовал всего с полгода, да и то половину срока пребывал в Петербурге, где уже вынашивался замысел по ликвидации масонской закулисы, сомкнувшейся с подпольем из революционных тайных обществ. Россия перед гибелью! — вот что надо было осознать всем патриотам. И многие это крепко осознали. Оппозицию масонству составили: митрополит Санкт-Петербургский Серафим (Глаголевский), всесильный граф Алексей Андреевич Аракчеев, президент Российской академии Александр Семенович Шишков, фрейлина Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, попечитель Казанского учебного округа Михаил Леонтьевич Магницкий; душой всего общества стал архимандрит Фотий. С весны 1822 года Фотий прочно осел в Петербурге, надо было убедить Императора Александра принять решительные меры для запрета масонских лож, отстранить угрозу со стороны тайных обществ, где в заправилах были все те же масоны.

Аракчеев и Орлова-Чесменская создали условия для свидания Фотия с Императором. И оно состоялось 5 июля 1822 года в царских покоях. Архимандрит сурово вошел в зал, где его ожидал Александр, и, не приближаясь к Царю, окинул взором стены покоев, намереваясь увидеть икону, чтобы прежде приветствия сотворить крестное знамение. Время, казалось, застыло: так долго тянулась та минута, пока Фотий искал икону. И вот в незаметном уголке найден небольшого размера образ Спасителя. Архимандрит перекрестился, пал перед иконой на колени, помолился и только после этого подошел к Императору. Тот припал к руке священника и, благословленный Фотием, прошел вместе с гостем к столу. Началась беседа. Поначалу Император вспылил, упрекая архимандрита за его резкие обличения обер-прокурора и министра духовных дел князя А. Н. Голицына. Фотий не отрицал резких слов, сказанных им по адресу вероотступника: да, это действительно светило, но светится оно ядовитым светом; приравнивая Православие к католицизму, масон Голицын, будучи обер-прокурором, цинично снимал, унижал и в конце концов вогнал в гроб 12 выдающихся ревнителей Христовой веры (один из них — владыка Иннокентий); он, пригревший религиозных авантюристов, и среди них таких дщерей диавола, как шарлатанка Крюднер и сектантка Татаринова — поистине «клокочущие жабы», посмел утверждать, что Православие годится всего лишь для простонародья.

В заключение Фотий сказал о Голицыне: «Овца он непотребная, вернее, козлище».

Беседа архимандрита с Императором длилась более трех часов, и победа Фотия была явная. Александр I вполне оценил его святой порыв к сохранению в чистоте спасительной веры отцов, понял и то, к какой пропасти толкает страну беспрепятственная подрывная деятельность тайных обществ. Митрополит Серафим, обрадованный результатами беседы, обласкал архимандрита, как отец сына. 1 августа того же 1822 года Императорским указом масонские ложи были запрещены. А спустя некоторое время, 15 мая 1824 года, кичливый Голицын был свергнут с поста министра просвещения и духовных дел, снят он был и с должности президента Библейского общества; лицемера А. Ф. Лабзина и вовсе выгнали из столицы в Симбирск, где его высылка во многом отрезвила местных масонов (город этот и поныне окутан бреднями суемудров). Всего Фотий встречался с Александром I шесть раз, последняя встреча состоялась в Юрьевом монастыре 5 июля 1825 года и была, по существу, началом торжества Православия над богоборческими силами.

Когда разразился офицерский бунт на Сенатской площади (14 декабря 1825 года), влияние тайных обществ в стране оказалось значительно подорванным. Безрассудная провокация заговорщиков погубила в столице 1270 человек, преимущественно из числа обманутой черни. В ходе следствия над декабристами оказалось, что среди активных заговорщиков 120 участников состояли в масонских ложах. Масонский заговор против России был сорван патриотами, и затем либералы всех мастей проклинали и чернили их славные имена, мазали и мажут до сих пор непотребной ложью. Достаточно сказать, что о том же архимандрите Фотии за весь ХХ век не было у нас напечатано ни одной, даже самой небольшой, работы. То же самое наблюдаем и в отношении других участников антимасонской оппозиции.

Сразу же по вступлении на престол Императора Николая I архимандрит Фотий вручил ему через графиню Орлову-Чесменскую письмо, в нем, в частности, было сказано следующее: «Десятое лето подвизаюсь на поле брани против тайных обществ и стою за Святую веру нашу, Церковь Божию Христову, дорогое Царство Русское и праведный престол его. Тайна беззакония, великая, страшная, на гибель всему русскому деется: спаси Отечество, Царство, Церковь Христову, огради веру Святую!.. Перст Божий все Тебе укажет…» К этому письму Фотий приложил «Обозрение плана революции, предначертанного от тайного общества в 1815 году в Санкт-Петербурге, с прибавлением к тому актов революционных о началах, ходе и образовании тайных обществ в России». Заговор декабристов, оказывается, вынашивался не в «раскаленном воображении» самих бунтовщиков, а вне России — таков вывод деятельного архимандрита.

Настали сравнительно спокойные годы нового царствования, и в это время Фотий все свои силы отдает церковному подвигу. Заручившись беспримерной денежной помощью графини Орловой-Чесменской, он в сравнительно короткий срок отстраивает величественный Юрьев монастырь под Новгородом, который по благолепию мог соперничать даже с Киево-Печерской лаврой. В Юрьеве Фотий истово служит Богу и людям, к нему притекают богомольцы со всей России. И он по-прежнему следит за всем, что делается во благо или в ущерб родной стране. Царствование Николая I с самого начала резко приструнило ненавистников русской жизни, но, как говорил преподобный Серафим: «Хоть трава и скошена, а корни остались». Масоны и библеисты попрятались по темным углам и от своих ядовитых поношений, от своей лгущей учености не отвратились. Более того, вскоре разного рода лицемеры, только уже в другом обличье, проникнут и в правительство, и в разные образования исполнительной власти, затаив месть против патриотов. В результате уйдут с государственных постов и А. А. Аракчеев, и А. С. Шишков; не сдвинут с места лишь архимандрита Фотия, ведь он был подвластен одному Богу, и только Ему!

Перед кончиной архимандрит Фотий принял великий ангельский постриг-схиму. Скончался в 1838 году, 26 февраля. Здесь же, в Юрьевском монастыре, он и похоронен. Его святое имя ныне чтут не только в этом монастыре, его с благодарностью вспоминают и все русские патриоты, где бы они ни находились. Потому что архимандрит Фотий, вместе со своими подвижниками, спас Россию от гибели в роковой 1825 год. Тогдашний декабрь мог обернуться февралем 1917-го.

Настало время всему дать справедливую оценку, без оглядки на гримасу русофоба. Великий подвижник Божий священноархимандрит Фотий, надеемся, будет наконец прославлен в лике святых. Да станет тако!

Источник http://www.blagogon.ru/articles/261/

Печать