Протопресвитер Михаил Польский «Новые мученики российские» Дамаскин, епископ Глуховский

Епископ Дамаскин, в миру Дмитрий Дмитриевич Цедрик, родился в Херсоне, в семье бедного почтового чиновника. Вся эта семья была проникнута высоким христианским духом. Это показывает хотя бы тот факт, что брат епископа, Николай, пошел в священники и в самом начале Октябрьской революции был расстрелян большевиками за бесстрашное исповедание веры и обличение большевиков.

Высшее образование епископ Дамаскин получил в сельскохозяйственном институте, который окончил со званием агронома. Впоследствии, во время ссылки в Туруханский край, это образование ему очень пригодилось. По окончании сельскохозяйственного института, епископ Дамаскин поступил в институт восточных языков в Казани. Окончив его, принял монашество и работал миссионером при Пекинской миссии. Говорят о его деятельности там в свое время была помещена статья в «Ниве», причем было указано, что в честь иеромонаха Дамаскина была даже названа спасательная лодка. Где был владыка в период между пребыванием на Дальнем Востоке и появлением в Киеве, нет точных данных. Как-то в разговоре он упомянул, что в одной губернии (он назвал или Орловскую или Тульскую) его должны были расстрелять и «в эти минуты пред человеком проходит вся его жизнь».

В Киеве он появился иеромонахом в 1919 г. Киевский митрополит Антоний, лично зная и ценя иеромонаха Дамаскина, назначил его епархиальным миссионером. Будучи зачислен в число братии Михайловского монастыря, он поступил слушателем в Киевскую духовную академию, которая в это время еще существовала. Обладая прекрасным голосом, он принимал участие в монастырском хоре и выполнял другие монашеские послушания. Недалеко от монастыря находилось маленькое Владимирское братство, куда в праздничные дни он неизменно являлся в 6 часов вечера, чтобы служить молебен с акафистом и проповедовать перед любым количеством собравшихся. В одной из таких проповедей он упомянул о «Трех разговорах» Вл. Соловьева и о сбывшемся его предчувствии надвигающейся на нашу родину темной силы.

События гражданской войны заставили иеромонаха Дамаскина покинуть Киев и направиться в Крым. Здесь архиепископ Таврический Димитрий Абашидзе возвел его в сан архимандрита и назначил настоятелем живописного Георгиевского монастыря, который потом во время советско-германской войны был большевиками взорван вместе с размещенными там ранеными и эвакуированными.

Вскоре после установления советской власти в Крыму архиепископ Димитрий и архимандрит Дамаскин были арестованы, сидели несколько месяцев в тюрьме и после суда были освобождены с высылкой за пределы Крыма. Одно из обвинений отцу Дамаскину было в следующим: как он смел, будучи «служителем культа», поступить куда-то на советскую службу. Отец Дамаскин полагал, что пастыри должны быть материально независимы от паствы. Конечно, такое мнение в отношении к моменту, повторяющему апостольские времена, было совершенно верным. Можно предположить, что случайная милость большевиков к подсудимым явилась не только в силу абсолютной невиновности подсудимых, но и за то, что они не эвакуировались за границу вместе с белыми. Высланные из Крыма, архиепископ Димитрий прибыл в Киев (где умер схимником Киево-Печерской лавры в 1943 г.), а отец Дамаскин отправился в Москву.

Здесь в 1923 г. Святейший патриарх Тихон лично посвятил отца Дамаскина в епископа Глуховского, управляющего Черниговской епархией на время отсутствия заключенного архиепископа Пахомия (Кедрова).

Деятельность епископа Дамаскина в Черниговской епархии была кратковременной, но кипучей. Даровитый проповедник и миссионер, смелый и энергичный, он большую часть времени проводил в поездках по городам и селам епархии. Вне ее он посетил и такие крупные центры, как Киев и Харьков. Всюду необыкновенный епископ совершает служения в переполненных храмах.

Его неоднократно арестовывают в Чернигове. Выпущенный в первый раз из тюрьмы под большой праздник епископ служил всенощную. Измученный заточением и допросами, он не мог стоять и «муровал» сидя. В алтаре у него сделался сердечный припадок. Но это не помешало ему на другой день служить литургию. Всегда и везде, во всех условиях его первая радость, утешение и долг — Божественная служба, храмовая или келейная.

В общей сложности епископ Дамаскин с арестами пробыл в Черниговской епархии около двух лет. Сначала он был выслан в Харьков и уже здесь арестован, а потом отправлен в Москву, где сидел в Бутырской тюрьме. Совершенно неизвестны вообще подробности его пребывания в тюрьмах. Он никогда об этом не рассказывал, а на расспросы келейника обычно отвечал: «А что же, там люди хорошие, я и сейчас готов опять туда».

Из Бутырской тюрьмы он был выслан в Туруханский край, в поселок Полой, на 250 километров севернее Туруханска и на 10 градусов севернее полярного круга. Коротким летом туда добираются на пароходе, а в другое время — по замерзшему Енисею на собаках. Ранней осенью, когда навигация уже прекратилась, а санный путь еще не установился, епископ Дамаскин прибыл в Красноярск и пробыл здесь некоторое время. Большой и богатый рыбопромышленный город на Енисее с многочисленными церквами и монастырями, колокольным звоном и со всем религиозным бытом еще не был здесь стеснен большевистским режимом, как в других местах России, и владыка не встретил здесь никаких житейских затруднений. Духовенство, монашествующие и народ проявили к ссыльному епископу, ожидающему отправки за полярный круг, огромное внимание. Он имел квартиру, служил по церквам и снискал такое расположение верующих, что даже его келейника-подростка, который потом проездом был здесь, встречали с распростертыми объятиями.

Как только замерз Енисей, владыку отправили в Полой-поселок, — это всего лишь один двор семьи охотника. Кроме дома хозяина был еще домик, в котором уже жили два сосланных архиерея (один из них по имени Николай, архиепископ, имя другого неизвестно), и полуразрушенный домик — будущая келия епископа Дамаскина, которую он сам и исправил вместе с келейником, прибывшим к нему летом. Полярное лето вместе с весною продолжается здесь всего месяц, в который владыка успел завести себе маленький огород. Зелень от огорода и посылки (почта раз в месяц) спасали его от свирепствующей здесь цинги. Физически он себя чувствовал здесь все же неплохо, несмотря на холода, в которых он застудил себе ноги, и особенно сердце, которое после стольких тюрем и всего, что связано было с этим, было не в порядке. Невозможно описать в кратком очерке остальных подробностей полярной жизни и быта владыки.

Письма приносят ему сюда вести о потрясениях, которые испытывает церковь. По поводу закрытия храмов в Нежине он пишет короткое, но выразительное послание своей нежинской пастве. В Полое застает епископа Дамаскина декларация митрополита Сергия (августа 1927 г.), устанавливающая союз церковного управления с безбожной государственной властью. Насколько велико было произведенное ею на него впечатление, видно из того, что епископ Дамаскин написал по этому поводу 150 писем. Отправить такое большое количество писем по почте было невозможно: они дошли бы не туда, куда предназначались. Поэтому владыка решил расстаться со своим келейником и отправить его в Москву с тем, чтобы часть писем он доставил лично, а большую часть опустил в ящики в разных городах России.

Зимой 1928 г. мимо Полоя везут митрополита Казанского Кирилла в поселок еще севернее. После этой встречи они остаются любящими друзьями и обмениваются письмами по поводу декларации митрополита Сергия. Срок ссылки кончается, и в ноябре 1928 г. владыка снова в Красноярске, откуда пишет друзьям: «Много горечи впитал я за это недолгое время, когда наблюдал местную церковную жизнь Енисейска и Красноярска; что же встречу в Москве и дальше?..» Он переживает колебания, обычные для освобождаемых заключенных духовного сана: на свободе хуже, чем в заключении, и предстоит новая борьба и новые страдания. Так как в свою епархию запрещено возвращение, то владыка избирает город Стародуб, бывший в его епархии и теперь принадлежащий к Брянской губернии. На пути из Сибири он заболел настолько, что едва добрался до Москвы, где и пролежал больше недели с зачинавшимся воспалением легких. Но только благодаря этому случаю он мог задержаться в Москве, повидаться с нужными людьми, и главное иметь продолжительную беседу с митрополитом Сергием 11 декабря «Если издали я еще предполагал возможность данных, коими бы оправдывалось поведение его, то теперь и эти предположения рушились», — писал он по поводу этого свидания.

«На мои два вопроса: 1) считаете ли Вы, что решение Ваше является голосом соборного иерархического сознания Российской Церкви, и 2) имеете ли Вы основание считать Ваш личный авторитет достаточным, чтобы противопоставить его сонму маститых иерархов, совершенно не разделяющих Вашу точку зрения, — Вы не дали ответа», — пишет он в послании самому митрополиту Сергию. В посланиях к народу епископ Дамаскин подчеркивает упорство, с каким м. Сергий продолжает игнорировать мнение подавляющего числа иерархов, несогласных с его курсом, как и голос возмущения верующих масс. Советский обман с декларацией был уже совершенно очевиден. У многих «легализованных» (т. е. принявших декларацию митрополита Сергия) общин были отняты последние храмы. Происходила не легализация, а ликвидация церкви, но с поощрения уже главы Церкви. «Неисчислимы, бесконечно тягостны, внутренние последствия декларации — этой продажи первородства Истины за чечевичную похлебку лживых и неосуществимых благ», — пишет епископ Дамаскин.

В мае 1929 г. он получил приглашение от митрополита Серафима Петроградского (Чичогова) быть его помощником, и отказался, как и раньше от сергиевских предложений. «Есть и другое предложение, — пишет он, — от ссыльных отцов: приехать к ним в ссылку добровольно. Чувствую, что это было бы наиболее безопасное местопребывание, но не хочется ни о чем просить господ». В это время он организует посылку гонца к митрополиту Петру в деревушку Хэ, Обдорского района, Тобольской области. Он желает, чтобы раздался голос самого законного местоблюстителя патриаршего престола на всю Русскую Православную Церковь по поводу действий его заместителя. Диакон К. объехал несколько городов и собрал нужную сумму на дальнюю дорогу. В 22 документах епископ Дамаскин представил полную картину самого разнообразного материала и копии сергиевских распоряжений и обращений. Посланец с трудом добрался до деревушки за 200 километров от железной дороги. Даже в самой деревне трудно было разыскать старого, больного монаха, ютившегося в углу избы среди многочисленной семьи хозяина. Никто из местных жителей, туземцев и язычников, не знал, кто именно у них обретается.

Посланец застал митрополита Петра совершенно больным. Оставаться в деревне и ждать ответа было опасно и для посланца, и для митрополита Петра. Все посланное оказалось совершенной новостью для последнего. После ознакомления «дедушка (так условно называет в письмах епископ Дамаскин митрополита Петра) говорил о положении и дальнейших выводах из него почти моими словами». Сразу письменного ответа нельзя послать по обстоятельствам чисто внешнего характера.

Посланец должен был как можно скоре убраться. Какую бы широкую контрреволюционную организацию раздули из этого дела чекисты, захвати они его на месте или в дороге. Однако письменного ответа епископ Дамаскин от митрополита Петра никогда не получил. «Я прихожу к мысли, что даже решительное слово митрополита Петра (дедушки) не изменит существенно положения», — пишет владыка уже в октябре 1929 г. В этот период своей жизни в Стародубе он уже приучает своих друзей и последователей к мысли, что христианство на Руси вынуждено будет уйти в подполье. Влиять на широкое слои народа потеряна всякая возможность.

В ноябре 1929 г. его снова арестовывают. На этот раз обвинителем его в контрреволюции был ставленник митрополита Сергия — стародубский благочинный, ревностный сторонник декларации. Епископа ссылают в Соловки. Там он встречает многих своих единомышленников, с которыми ранее был знаком только по переписке. В этот период корреспонденция с ним была очень затруднена — письма не доходили, ответы не получались. Выпущенный в 1934 г. на свободу, он почти ничего не рассказывал об этом своем пребывании, кроме того, что голод заставлял соловчан собирать на берегу моря ракушки улиток. Отдохнуть от окружавшего его «бедлама» он, по его словам, уходил в лес. Другие к этому добавляли, что он там погружался в молитву, что и понятно и естественно.

Теперь широкая деятельность невозможна, прошла пора длинных посланий к многочисленным верующим, многолюдных собраний на богослужении. Общее антирелигиозное, или безбожное, разложение и внутрицерковное заставляли думать уже не о спасении большинства, а меньшинства. Епископ Дамаскин снова у себя на юге России собирает малое стадо. Объезжает знакомые города, навещает своих единомышленников.

Просит маститого протоиерея, киевского профессора, в свою подпольную паству, и тот отказывается и тем огорчает владыку до сердечного припадка. Протоиерей не понимает еще, что идет не легализация церкви, а ее ликвидация, и почти тотчас платится: его арестовывают, и он умирает в тюрьме.

Друзья и последователи владыки стараются держать в тайне его местопребывание, но он не снимает рясы, не обрезает свою бороду, не теряет своей архиерейской осанки. Он посещает свою родину Киев и проходит мимо тех мест, где он когда-то жил и служил, где все дорогое закрыто, опустошено, исковеркано. Он точно прощается с этими местами. И осенью этого же 1934 г. он снова арестован. Теперь уже не разрешаются передачи с пищей, одеждой и деньгами. Кто исчез за воротами тюрьмы, тот вычеркнут из жизни навсегда. Дошли слухи, что он работал в Казахстане бухгалтером, его даже хотели сделать колхозным агрономом, но НКВД не позволило. С разными этапами гоняли его на север, а потом на юг. Во время одного такого этапа он взвалил на свои плечи ослабевшего своего духовного сына отца Иоанна С. и так нес его до стоянки, а то бы отстающего пристрелили.

В 1935 г. владыку в Казахстане опять арестовали и отправили в Сибирь. Долго никаких вестей, а потом рассказы о его смерти. Его в очередном этапе везли на далекий север. Где-то на берегу великой сибирской реки глубокой осенью ждали паром. В последнюю минуту привели еще одного священника, одетого в легкий подрясник. Он дрожал от холода. Епископ Дамаскин снял с себя верхнюю рясу и со словами — «у кого две одежды, дай неимущему» — закутал в нее священника. Но надорванное здоровье не выдержало стужи, он тут же на пароме, на котором этап должен был ехать несколько дней, умер. Тело его опустили на дно реки. По другой версии, со слов келейника, слышавшего ее от священника отца Андрея Б., отбывшего ссылку и бывшего в подпольной церкви епископа Дамаскина и потом, накануне прихода немцев на Украину, расстрелянного, владыка сидел в одной из сибирских тюрем. Из общей камеры его перевели в штрафную одиночку, без окон, без освещения. На полу этой камеры — замерзшая вода, стены покрыты инеем. Очевидно, его посадили в нее в наказание. За что: за молитву, за проповедь? Неизвестно. В этом холоде и мраке, может быть без пищи, его продержали, пока он не получил отморожение ног и не началась гангрена. В тюремном лазарете он и умер от общей гангрены на почве отморожения ног. Возможно, что последняя версия и есть истинная, а первая, может быть, относится к другому какому-то лицу, ибо вполне оригинальна и правдоподобна.

Так епископ Дамаскин через тюрьмы, Полой, Соловки, Казахстан и Сибирь взошел на свою Голгофу.

 Источник: Протопресвитер Михаил Польский,  Новые мученики российские,   Том 1, Джорданвилль, 1949 г./ Москва, АСТ, 2004 г.

Печать