Советская молодежь в борьбе за Церковь (1920-1930 гг.) Часть 2
Нелегальная церковная работа молодежи носила уже несколько иной характер и была деятельностью относительно небольшого количества участников, принадлежавших к наиболее твердым и убежденным представителям этого церковного движения. В легальной церковной работе молодежи принимали участие ее самые широкие слои, и, поскольку она не была особенно опасна, там встречались лица, лишь чисто внешне принадлежавшие к Церкви (по привычке или под влиянием семьи) и легко сравнительно отпадавшие при усилении гонений на Церковь. В этом отношении степень религиозности и ее сознательности у этой части молодежи была весьма различна.
Иное дело было в области нелегальной работы. Сама по себе нелегальная работа, независимо от своего содержания и целенаправленности, была в условиях советского государства своего рода преступлением, несущим за собой самые разнообразные последствия вплоть до смертной казни. Следовательно, на эту работу шли люди уже абсолютно и твердо убежденные, люди крепкой воли, известного бесстрашия и с твердо сформировавшимися религиозными убеждениями. Более того, эти убеждения должны были занимать в жизни указанных представителей советской молодежи столь большое место, что доминировали над всем остальным. Участники нелегальной церковной работы были во многих отношениях настоящие христиане, понимавшие те задачи и обязанности, которые на них наложили гонения на Церковь и на христианство в целом.
Среди задач, стоявших перед нелегальными церковными организациями, была помощь тем, кто подвергался репрессиям по религиозно-церковным делам. И здесь нелегальные церковные организации достигли больших успехов. Успехи эти определялись тем, что почти везде, во всех звеньях советского аппарата террора вплоть до тюремных надзирателей и некоторых сотрудников НКВД находились люди, молчаливо сочувствовавшие арестованным по религиозным делам и так или иначе незаметно старавшиеся облегчить их тяжелую участь. Влияние нелегальных церковных организаций молодежи достигало в отдельных случаях концлагерей, в том числе известных всему миру Соловков, принося с собой моральную поддержку, иногда кое-какие послабления, допускаемые кем-то из администрации, и материальную помощь.
Особое же внимание нелегальных церковных организаций было обращено (и едва ли это не являлось одной из главных задач движения) на организацию систематического церковного образования участников нелегального движения. В этом отношении роль этих нелегальных организаций была необычайно велика. Система церковного образования состояла из отдельных кружков, в которых их участники начинали свою подготовку с изучения Евангелия, впоследствии переходили к изучению Деяний Св. Апостолов и Апостольских Посланий. Из года в год участники кружков собирались на вечерние систематические занятия и постепенно восходили со ступени на ступень, переходили затем в следующий «класс» кружков, вплоть до высших ступеней, где разбирались уже богословские вопросы, изучение коих в ряде случаев велось на уровне не ниже, чем в духовных академиях. Нередко преподавание в таких кружках велось представителями и знатоками богословия, работавшими в свое время в духовных академиях, что обусловливало богословскую эрудицию слушателей. И в течение ряда лет во многих городах, и прежде всего в Москве и Ленинграде, в определенные дни недели собирались группы молодых людей и девушек на частных квартирах, где в продолжение нескольких часов шли интереснейшие беседы, слушались лекции, задавались вопросы, давались пространные ответы на них. Поздним вечером (обычно около 10 часов) из домов, где проводились занятия, по одному, по двое (чтобы не привлечь внимания НКВД) выходили участники кружков и расходились по домам, а завтра шли на службу, в школу, в вуз и воинскую часть.
Следует отметить, что организация этих кружков была такова, что участники их долгое время знали только своего руководителя и сотоварищей по кружку. Никаких списков персонального состава или каких-либо иных документов никогда в работе кружка не допускалось. Несколько позднее слушатели узнавали, что имеются еще кружки, но где, сколько и как они работают, — никто не знал. Иногда устраивались свободные собрания более крупных групп, но опять-таки это еще не давало никакого материала для раскрытия всей организации, если бы это вздумал сделать кто-либо из попавших туда сексотов. Арестовав участников одного или двух кружков, НКВД все равно не смог бы раскрыть всю организацию, так как слушатели этих кружков сами, по существу, ничего не знали; все знали только очень немногие. И когда, например, в конце двадцатых годов (1929) в советских газетах появилось официальное сообщение о том, что органами НКВД раскрыта «контрреволюционная» нелегальная религиозная организация «Воскресение», то это означало, что попавшие в руки НКВД и принятые за целую организацию были только ее частью и именно той частью, в которой были нарушены необходимые правила конспирации и оставлены кое-какие следы в виде списков и прочего, давших материал для органов государственной безопасности.
Помимо этого через конспиративную сеть нелегальных церковных кружков проводились те или иные мероприятия или церковные акции проповеднического характера, которые невозможно было осуществить открыто по причинам контроля власти над этого рода деятельностью. Последнему содействовало то, что сеть была достаточна широка и тесно связана с церковными приходами; благодаря этому всякого рода нелегальные послания духовенства очень быстро становились достоянием верующих.
*******
Выше мы уже частично останавливались на вопросе, каково было отношение власти ко всем этим явлениям, которые если и не полностью, то в своей легальной и полулегальной формах не могли пройти незамеченными.
Описываемое нами происходило в годы нэпа, когда советская власть представляла своим гражданам кое-какие остатки свобод, в том числе и свобод религиозных, поэтому и реакция власти на описываемое выше была относительно «спокойной», хотя и включала уже в себя аресты и ссылки. Но последнее относилось, главным образом, к участникам нелегального движения или к более активным представителям духовенства и верующих, как это было на примере организации «Воскресение», когда в 1930 г. была сослана большая группа участников движения, получивших многолетнее заключение в суровых условиях Соловков. О том, что происходило там и сколько в то время в концлагерях находилось духовенства, хорошо известно из нашей зарубежной прессы.
По отношению же основной массы верующих, в том числе и верующей молодежи, применялись методы убеждения и антирелигиозной пропаганды. Попытку перевоспитания «несознательных элементов» среди молодежи брал обычно на себя комсомол.
Перед большими церковными праздниками особенно усиливалась антирелигиозная пропаганда. В продолжении ряда лет власть при помощи комсомола и антирелигиозных организаций устраивала на Пасху карнавальные антирелигиозные ночные шествия, сопровождаемые кощунственными выступлениями его участников.
Нам вспоминается одна из пасхальных ночей середины двадцатых годов в Ленинграде. В этот год антирелигиозный нажим был особенно сильным. В то время, как в переполненных церквах совершались пасхальная заутреня и литургия, с улиц доносились какие-то дикие вопли, сопровождаемые музыкой: это проходили по улицам антирелигиозные шествия, сознательно задерживаясь около церквей.
В одном из монастырских подворий (храм Успения Божией Матери на улице Жуковского) с обеих сторон выходящего из ворот крестного хода двумя рядами стали комсомольцы, намереваясь толкать всех проходящих мимо них. Попробовав это сделать и получив соответствующий отпор, они прекратили безобразие, поняв, что здесь можно натолкнуться на решительное сопротивление. Но, перестав толкаться, комсомольцы продолжали стоять, перекрикивая церковный хор циничной бранью.
На рассвете первого дня Пасхи можно было наблюдать следующую картину. По тротуарам спокойно, с зажженными свечами расходились из церквей верующие, а по мостовой — усталые, с запыленными лицами, проходили участники антирелигиозной демонстрации, из последних сил выкрикивавшие продиктованные им лозунги. «Долой, долой монахов, долой, долой попов, мы на небо залезем, разгоним всех богов» … — слышалось их разноголосое пение, производившее на верующих результат как раз обратный тому, какого хотели добиться антирелигиозники. Итоги этой ночи весьма недвусмысленно подвела сама советская пресса. Советские журналисты, бывшие в ту ночь на улице, вынуждены были признать, что «битва» против «религиозных предрассудков» закончилась вничью, что фактически означало победу Церкви.
В том случае, если активная религиозная деятельность сторонника Церкви становилась известной, и в то относительно «либеральное» время этому человеку предстояло претерпеть немало бедствий, вплоть до увольнения с работы и тюрьмы. В Государственной Публичной Библиотеке (бывшей Императорской) в Ленинграде произошел, например, такой случай. В 1926 году в читальный зал был принят молодой сотрудник, состоявший одновременно членом нелегальной церковной организации и псаломщиком- добровольцем в одной из ленинградских церквей. Каким-то образом о последнем узнал кандидат на то же самое место, не принятый в силу слабости своей подготовки. Не долго думая, он подал донос на вновь поступившего, указывая, что последний является «служителем культа» — дьяконом. Заведующий читальным залом, коммунист, вызвал молодого человека к себе и предложил дать объяснения по этому поводу. Новый сотрудник признался, что он действительно является верующим человеком, церковным человеком, но что дьяконом он быть не может и по молодости лет, и по той причине, что еще не женат. Заведующий читальным залом предложил представить ему справку, что он «НЕ» дьякон. Как ни парадоксально было это требование, но заведующий настаивал на нем, и молодому человеку пришлось ехать в Епархиальное управление ленинградской епархии и просить справку, что он «НЕ» дьякон.
Ознакомившись с содержанием справки, заведующий вызвал молодого человека и сказал ему:
— Знаете, хотя вы и доказали свою непричастность к служителям культа, но история эта получила довольно широкое распространение. Вы имеете все-таки какое-то отношение к религии, а потому лучше поищите себе какую-нибудь иную работу. Мы вас уволим, но никаких следов в вашем личном деле эта история иметь не будет, и я вам дам хорошую характеристику.
Сотрудник был уволен, на его место был принят доносчик, но заведующий выполнил свое обещание, и молодой человек поступил на другую работу без всяких последствий.
Приведем еще пример.
Органы НКВД, несомненно, знали о религиозном движении и настроениях среди молодежи. Видимо, кое-что знали они и о подпольном движении. Но осведомленность их все-таки была слабая, что еще раз подтверждает ложность мнения о всеведении советских органах государственной безопасности. На глазах пишущего эти строки, бывшего участником нелегальной работы нашей молодежи, произошел такой случай.
Осенью 1925 года к одному из активных участников подпольной организации, игравшему в ней известную роль и учившемуся в Технологическом Институте (Ленинград), в перерыве между лекциями подошел руководитель местной комсомольской организации и попросил спуститься вниз, в одно из канцелярских помещений, где его будет ждать человек, который хочет с ним поговорить. П. — условно назовем так этого студента — спустился вниз, где встретил некоего «товарища» в штатском, который оказался представителем районного ГПУ. Зная о прекрасной успеваемости П., его влиянии на студентов и авторитете среди них, ГПУ решило сделать из него сексота. Недвусмысленное предложение об этом и последовало во время беседы с представителем ГПУ; ответ надо было дать — т. е. согласиться — через несколько дней (в то время ГПУ действовало еще «либерально»).
Перед нами встал вопрос — совершило ли ГПУ в данном случае грубую ошибку, решив сделать из П. сексота, или это было ловушка, непонятная нам, но связанная с тем, что оно узнало о нашем секторе организации. Вскоре мы убедились, что ГПУ абсолютно ничего не знает об участии П. в нашей подпольной организации; ничего оно не знало и о его ближайших друзьях вне института. Это придало П. много бодрости и сил, и ему после довольно длительной истории удалось кое-как выпутаться из этого неприятного положения, разочаровать ГПУ в своих агентурных способностях. Сделано было это с большим риском, но в результате с него взяли подписку и отпустили, так и не зачислив в агенты.
Относительно благополучное окончание подобных историй определялось не столько самой еще в то время сдержанной политикой власти, но и тем, что эта относительно более «мягкая» политика открывала возможность помощи и сравнительно безболезненной ликвидации подобных конфликтов путем или влияния, которое прямо или косвенно оказывали церковные круги на решения руководителей учреждений, или тем, что сами руководители часто в душе сочувствовали гонимым активным деятелям Церкви, будучи в душе далеко не чуждым ей. И случалось, что советские руководители в силу своих душевных качеств отталкивались от гонений на веру, будучи сами неверующими людьми, но не считая правильной политику власти в данном вопросе. Таков, например, был неверующий коммунист в приведенном выше первом случае.
Многое из того, что творилось в религиозном отношении в учебных заведениях, могло иметь место при негласном покровительстве этому со стороны педагогического персонала, состоявшего в то время еще из старых кадров. И хотя среди них были люди совершенно неверующие, но большинство из них чувствовало органическое отвращение к гонениям на веру.
*******
Но все это возможно было до поры до времени. Начинались тридцатые годы, шла первая пятилетка. Жесточайший террор, обрушившийся на Церковь, практически сделал продолжение легальной и полулегальной церковной работы невозможным в силу уже одного того обстоятельства, что были закрыты и разрушены все храмы. Оставались лишь нелегальная работа и перенесение чисто церковной деятельности в катакомбы. Так оно и было. Но превращение чисто богослужебной жизни Церкви в подпольную не спасло положения, ибо далеко не всегда удавалось ее осуществить, да и кадры духовенства катастрофически таяли, будучи почти поголовно ссылаемы в концлагеря или в места, далеко отстоящие от центральных городов.
В этих условиях внутри оставшейся церковной молодежи сформировались две теории церковного поведения:
Первая из них, видя в происходящем прямое указание Свыше на подвиг мученичества, стояла на той точке зрения, чтобы продолжать всеми силами легальную церковную работу в оставшихся храмах, сочетая ее с нелегальной, но твердо зная, что этот путь очень быстро будет прерван властью. Участники ее будут репрессированы, пойдут путем мученичества, что и является единственно возможным в данных условиях. Все остальное — компромисс.
Вторая говорила, что задача заключается также и в том, чтобы спасти церковные кадры от окончательного разгрома и сохранить их для будущего. В этих целях от участников движения требовался отказ от легальных форм церковной деятельности, которые в этих условиях становились нереальными, и внешний отход от Церкви, но с сохранением всех возможных форм нелегальной церковной деятельности и всемерной скрытой работы на пользу Церкви. Путь мученичества признавался этой группой правильным лишь в том случае, когда никакого другого выхода, приемлемого для члена Церкви не будет. Тогда — бескомпромиссное мученичество.
Разбор этих взглядов выходит за рамки и возможности данной статьи, равно как невозможны здесь и многие другие выводы общецерковного значения, которые должны быть сделаны Православной Церковью, исходя из опыта борьбы за веру в Советском Союзе. Это особая тема, которой мы коснемся в следующий раз.
Протоиерей Д. Константинов
Вестник Института по Изучению Истории и Культуры СССР, № 1(14) за 1955 г. Перепечатка – Мюнхен 1955 г.
Источник http://rys-strategia.ru/publ/sovetskaja_molodezh_v_borbe_za_cerkov_1920_1930_gg_chast_ii/1-1-0-1465