Архиепископ Никон (Рождественский) «Православие и грядущие судьбы России» Они боятся (1917)

Я позволил себе послать в “Новое Время” маленькое письмецо, в коем сжато поправил неверное сообщение господина Меньшикова относительно измышленного иудейской “Речью” какого-то проекта, будто бы представленного мною в Священный Синод, “о предварительной цензуре”. Редакция письмо мое напечатала, но на другой же день известный В. Розанов поместил в той же газете статью под названием “Размышления по поводу письма епископа Никона”. Он признает, что “письмо епископа, — так он называет меня несколько раз, избегая называть меня тем, что я есьм, — архиепископом, — хотя и успокаивает прямым своим смыслом, определенными выражениями, но беспокоит тем, что мысль о таком наблюдении в синодальных сферах все-таки существует и что сам епископ Никон ее оправдывает и мотивирует и, во всяком случае, прилагает некоторый “свой дух” (знак вносный Розанова) сюда. Это беспокоит в том отношении, что никто в России не позабыл, как епископ Никон в 1912 году (господин Розанов забыл даже и год: афонское дело было в 1913 году) усмирял афонских имеславцев водою из пожарных труб”.

Так говорит Розанов. Для людей, не желающих знать никаких опровержений, ничего не стоит сотни раз повторять одну и ту же неправду: уж сколько раз в разных статьях раскрывалась история “усмирения” имебожников со стороны и моей, и православных иноков, и тех лиц из представителей мирской власти, коим было поручено это “усмирение”, что Никон тут ни при чем, что его дело было кончено в тот день, когда имебожники открыто предали его анафеме и заявили, что своих главарей они не выдадут, когда “усмирение” взяло в свои руки русское правительство в лице господина генерального консула — все напрасно: виноват Никон и — конец. Так кричит главарь имебожников — Булатович, так кричат иудейские газеты, так кричит и господин Розанов. Что же делать? Видно, такова судьба всех верных служителей Церкви Православной, что “мир их ненавидит”; Господь успокаивает их словами Божественными: ведите, что мир Мене прежде вас возненавиде. Мир охотно берет под свою защиту всех, кто так или иначе протестует против церковной власти: вот Булатовичу — полное покровительство от сего мира, от иудейской и всякой либеральной печати, потому что он идет против церковной власти, мнит себя умнее этой власти, обвиняет ее в ереси, и ему все сходит с рук, хотя он в последнее время сам расписался в том насилии, какое он произвел над игуменом Иеронимом (см.: “Исторический Вестник”).

Но об этом, пожалуй, не стоит и говорить. Кто против Церкви, тот всегда будет прав в глазах наших либералов: ведь для них важно иметь союзников всюду.

Лишь бы те шли против Церкви. Любопытно, что Розанов на основании газетной лжи и столько раз опровергнутых фактов теперь старается сделать вывод в отношении к вопросу о наблюдении за печатью, что “пожарная полемика с инакомыслящими не обещает ничего хорошего во всех случаях, когда нетерпеливый епископ прилагает к чему-нибудь свою длань”. Таким образом Розанов налагает на меня своего рода херем вроде того, как жиды наложили на Господа нашего, внушив своим соплеменникам предупреждение: “От Назарета может ли что добро быти?” Чего ждать доброго от того, что считает добром Никон?

Думаю, что не все согласны с Розановым. Православные русские люди, в том числе и многие епископы и даже архиепископы, уже теперь благодарят меня за инициативу, якобы мною на себя взятую, хотя, к сожалению, она идет не от меня, а я только глубоко благодарен тому, кто ее взял на себя и поднял вопрос в Священном Синоде о “наблюдении” за печатью. И как же не наблюдать за нею, когда в этой печати хотят быть представителями “тела Церкви” все эти непрошеные ее радетели: господа Розановы, Мережковские, Меньшиковы, Кундурушкины — им же имя легион?!. Подумать только: это вот они-то и есть “тело Церкви”!.. А пастыри и учителя Церкви, коим Господь поручил пасти стадо Божие, хранить святыню веры, учить чад Церкви, — они, видите ли, должны быть лишены даже права знать: что говорится в “теле Церкви”, что пишут сии члены сего тела…

“В противоположность католичеству, где все решает одна иерархия церковная, — говорит Розанов, — в Православии и охранителем истины является само тело церковное, то есть масса исповедующего Церковь народа”. При этом он ссылается на “Окружное Послание” Восточных Патриархов. И делает вывод, что это “совершенно правое учение, которое было бы не только нарушено, но и совершенно разрушено учреждением наблюдательного за печатью комитета, о котором с внутренним “благословением” (вносные знаки Розанова) говорит епископ Никон”.

Остается руками развести: что это говорит господин Розанов? Как это учение о том, что “тело Церкви” (то есть вся Церковь в полном объеме, а не одни миряне должны охранять и охраняют истину) может быть разрушено учреждением какого-то наблюдательного комитета за печатью? Да этот комитет вот и будет помогать всему телу Церкви, осведомляя его, начиная с власти церковной, о том, что пишут господа Розановы и ему подобные о Церкви, о вере православной. Иерархия, предполагая учредить такой комитет, идет навстречу потребностям церковной жизни, она не отделяет себя в этом деле от мирян, она и из тех мирян изберет ревностных защитников истины для наблюдения за печатью, в которой, по сознанию самого же Розанова, “много говорится о Церкви неподобающего и неподобающим языком”. Он пытается доказать, что такой комитет даже не нужен: есть-де духовные академии, есть духовные журналы, есть ученые и почтенные профессора… На что еще комитет? Отвечаем: во-первых, увы, не все так благополучно стоит в отношении чистоты учения веры даже и в самых академиях-то наших благодаря духу либерализма, проникшего и в область догматики; во-вторых — да вот из ученых-то, благонадежных профессоров, может быть, и будет составлен предполагаемый комитет. Одним словом: и господин Меньшиков, и господин Розанов, — о других иудофилах уж и говорить нечего, — все эти господа испугались: как это можно, что за ними, за всеми их разглагольствиями, будет наблюдать церковная власть чрез свой комитет? Ведь — чего доброго, власть церковная, защищая Церковь и ее Божественное учение, вынуждена будет иногда обратить на них внимание и власти гражданской, которая на Руси еще не отреклась от Церкви, которая, хоть и не всегда ясно, но все же еще знает цену чистоты Православия, составляющую заветную святыню русского народа, и потому не даст в обиду, в поругание всяким либеральным болтунам эту святыню и примет меры против соблазнителей малых сих… Вот чего боятся все эти господа. Вероятно, будущий комитет откроет в органах Священного Синода, в “Церковных Ведомостях” и “Всероссийском Церковно-Общественном Вестнике”, особые отделы, в коих будут разоблачать всю ту ложь, которая теперь проходит незамеченною, но которая тем не менее отравляет читателей. А читатели газет — увы — не только в большинстве неспособны, по своему неведению учения веры, делать то дело, которое возлагает на “тело Церкви” Окружное послание Патриархов, но нередко увлекаются сами в ереси и расколы и требуют млека в учении веры, а не твердой пищи…

Надо бы еще спросить Розанова: о каких это “жестокостях утеснения” говорит он, от которых “и наука, и профессора страшно (вот даже как) унижены в академиях и зажаты со всех сторон”? Уж не дать ли им ту свободу, какой добились у немцев, и которая привела их к отрицанию Божества Христа, Спасителя нашего, и отвержения всей Библии? Но слава Богу, наша церковная власть еще не дошла до этой свободы разрушения христианства в самых его основах; она помнит, что дело церковной, скажу больше, именно высшей богословской школы — служить Церкви, а не разрушать ее… Вот почему, действительно, и бывало, что профессоров — изменников Церкви — власть церковная удаляла от своих школ, и они шли в лагерь ее врагов.

Стоит обратить внимание на это знаменательное явление: защитники всяких свобод хотят, чтобы церковная власть сама себя лишила свободы наблюдения за тем, что эти защитники пишут и говорят о Церкви и вере православной. Казалось бы: если уж свобода, так свобода и для церковной власти. Пусть она “наблюдает”. Что выйдет из сего наблюдения — видно будет. Но их пугает самая мысль о таком наблюдении. Зачем такая мысль существует”?! Очевидно, они чего-то боятся. Они боятся, что такое наблюдение откроет глаза не власти только церковной, но и гражданской, станет ясно для всех православных русских людей, куда могут повести мудрования этих непризванных лжеучителей и газетных глашатаев, а это может привести к принятию мер против их соблазна. Ведь никто не собирается стеснять свободу честной, здравой мысли; пишите, но думайте о том, что пишите. Так нет: им хотелось бы, чтобы власть церковная совсем заснула, ничего не слышала, ничего не видела, что будут они творить в печати, втихомолку постепенно подкапываясь под самые устои Церкви и отравляя простые души своими лжеучениями. Хотя церковная власть и не так уж страшна для наших либералов, но ведь они так трусливы, что боятся иногда страха, идеже несть никакого страха, и кричат об опасности для своих “свобод” даже тогда, когда никто не покушается на них. Известно ведь, что у страха глаза велики и кому, какому племени принадлежит это свойство трусливости, — тому, кому сказано: Господь даст тебе трепещущее сердце, истаевание очей и изнывание души (Втор. 28, 65). Ужели наши либералы породнились с сим народом уже так близко, что заразились от них этой трусливостью?..

 Источник Архиепископ Никон (Рождественский), Православие и грядущие судьбы России. (Статьи из “Дневников” за 1910–1916 годы), М., Ковчег 2001г.

Печать