Наталья Ростова. Фильм-подлог. На экраны выползло новое творение Кирилла Серебренникова
Об этой ленте под названием “Ученик” стоит высказаться, ибо сама она является попыткой высказывания, причём достаточно громкого. Режиссёр здесь выступает не в роли художника, а в роли идеолога. Главный герой - ученик средней школы, который вдруг взял Библию и стал её читать - себе и миру. Нет, это не история о тайне духовного рождения. Не попытка проникнуть в непостижимость христианства. Не современные рассказы странника своему духовному отцу, которому вступил в голову главный вопрос - “что есть непрестанная молитва?”. Но это и не история о судьбе христианства в нынешнем мире. О той бездне, которая лежит между циничным, а главное - антропологически-скудным миром с одной стороны и требованиями веры - с другой. О чём же высказывание режиссёра?
Герои фильма нарочито примитивные, кукольные, поделочные, а сюжет предельно схематичный. Такой художественный минимализм вполне достаточен для того, чтобы передать главную идею. Однако он заставляет зрителя лишь наблюдать за вполне предсказуемым ходом истории и ждать последнего слова автора. Хотя главное автор говорит сразу - подбором персонажей. Во-первых, это мать героя, не способная описать причину переживаний своего сына кроме как в терминах “неконтролируемой эрекции” и наркотиков. Во-вторых, это учителя школы, на досуге заслушивающиеся тюремными песнями и отнюдь не чуждые всяких скабрёзностей. В-третьих, это священник, тот самый “поп с золотыми часами”, суетливо засовывающий какие-то сомнительные брошюрки в полиэтиленовый пакет. Казалось бы, в этом списке низвергнутых авторитетов не хватает ещё фигуры власти, но и портрет Путина мелькает на заднем плане в кадре, дополняя картину. В целом мир выражают школьники, которые демонстрируют свои холёные тела, издеваются над хромоногим и обращаются друг к другу посредством таких слов, как “придурок”. Но автора волнует другое, его удар направлен не на церковь или государство, не на учителей и родителей, а на христианство само по себе. Режиссёр посредством главного героя будто заходит со стороны внутренней логики христианства и хочет продемонстрировать уродливость и этой последней стороны мира. В мире осталось ещё то, что претендует на авторитет. Это вера и открываемый ею трансцендентный горизонт. Высказывание автора адресовано именно этой сфере.
Однако Серебренников не Достоевский, не тот, кто ставит глобальные проблемы - теодицеи, слезинки ребенка и мирового зла. Не тот, кто обрушивается на христианство с вопросом о соотношении свободы и благодати, страха и веры, “меча” и “мира”, религии и крови. Или хотя бы с вопросом о чудесах и мифах на фоне современных достижений науки. Он не ставит своей задачей разбираться в тонкостях христианства и не желает что-либо противопоставить ему. Напротив, он бежит от всякой истины. Его целью оказывается не художественная постановка и исследование проблемы, но дискредитация идеи абсолюта. Истину он желает отождествить с относительным, трансцендентное - с субъективным, веру - с психозом, христианство - с антисемитизмом, фашизмом и терроризмом. Для этого автор сопровождает действия нерефлексирующего подростка цитатами из Писания и даже видением “Распятого” на кресте. Библия осуждает соблазняющие одежды женщин, значит, нельзя ходить в школьный бассейн. Библия заявляет о сотворении мира, значит, можно хулиганить на уроках биологии. Библия свидетельствует о чудесах, значит, нужно привести матери незваного гостя и заставить её накормить всех двумя рыбами. Христос говорит о силе веры, значит, можно криками заставить короткую от рождения ногу вырасти и т.п. Но на все события, требующие от героя последовательности, он отвечает истерикой, трусостью и подлостью. Когда издеваются над хромым, он остаётся в стороне; когда ему отвечают теми же цитатами из Библии, он лишь хрипит по-звериному; а когда происходит судилище на педагогическом совете, он вдруг обвиняет учительницу в сексуальных домогательствах. Режиссёр, очевидно, хочет вызвать в нас чувство отвращения к герою. Апофеозом оказывается эпизод с убийством, когда герой, апеллирующий к словам апостола Павла о том, что всё “очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения” (Евр. 9:22), выпив вина, убивает булыжником своего приятеля - якобы за иудово предательство. Режиссёр таким образом обращается не к теме фундаментализма. Ему важно показать не то, к чему может привести признание Истины, а то, что Истины нет. Как её не оказалось для героя, который, вопреки собственным словам о готовности умереть за веру, клевещет на одного и убивает другого. Здесь стоит напомнить о том, что христианство - религия, которая зиждется на тайне крови Бога, а не другого. Апостол Павел в цитируемом фрагменте говорит о спасительной крови Христа, которая приходит на смену крови козлов и тельцов в ветхозаветной традиции. Христос своей кровью очистил грехи мира, а Иуда, постигнув своё предательство, удавился сам. Режиссёр же, проводя явную аналогию между героем и Христом, у которого появился ученик, вдруг представляет этого “Христа” как убийцу “ученика-Иуды”, искусственно обосновывая кульминацию словами из Евангелия.
На роль антагониста в фильме претендует преподавательница биологии, изрекающая идеи передовой науки и пытающаяся бороться с героем, как она выражается, его же оружием - изучая Писание и выискивая неоднозначные цитаты из него. Но и эта героиня представлена карикатурно. Её речь наполнена безапелляционными клише и штампами, например: человек - это вид популяции, а то, что неизвестно науке сегодня, непременно будет известно завтра; если человек переживает - значит, он чем-то ранен другими, если бунтует - значит, просит у мира помощи. Эта героиня, низводящая суть человека к биологическому виду и психологии Другого, а проповедь любви в Евангелии к гомосексуализму, - очередная механическая кукла бессмысленного мира, вызывающая не меньшее отвращение, чем все прочие герои.
Режиссёр, видимо, ожидает от нас, что мы, подобно А.С. Пушкину, прочитавшему “Мёртвые души” Н.В. Гоголя, воскликнем нечто вроде: “Боже, как грустна наша Россия!”. Но для этого режиссёру нужно быть Гоголем, то есть художником, способным увидеть универсальное, то, что касается каждого, преодолев свои субъективизмы. Высказывание удалось бы, если бы автор смог поднять проблему и представить художественный образ. Однако Серебренников так же не смог сформулировать проблему веры и христианства, как не смог сформулировать проблемы отцов и детей, духа и буквы, церкви и веры, учителей и учеников. Отцы и дети действительно друг друга не понимают, но не оттого, что родители видят в своих сынах лишь подростков с гиперсексуальностью. Кроме того, мы живём не в XIX веке, и само представление об отцах и детях радикально переменилось, ибо грань между ними стёрлась, сняв знак равенства между “отцом” и авторитетом. Проблема Церкви заключается не в том, что она представляет собой институт нарочитого социального конформизма, а в том, что она как начало соборное должна вместе с тем соотнести себя с началом личного.
Серебренников идёт лишь по пути подлога. Образ его героя столь же надуман, как и все остальные персонажи в фильме. Он и не христианин, ибо христианин начинается с чувства собственного греха и, даже если критикует существующий порядок вещей или уединяется, находится в пространстве “мы”‑общины. Он и не экстремист, ибо цели его достаточно размыты. Не подросток в поисках своей идентичности, ибо об этом нам ничего не известно, как вообще ничего не известно о его внутреннем мире. И даже не собственно антисемит, ибо тема антисемитизма занимает периферийное место в сценарии. Режиссёру важно было лишь механически склеить вульгаризмы, пошлость и узколобость с Библией, сделать христианство от мира сего.
Стоит отметить, что в основе фильма Серебренникова лежит пьеса современного немецкого автора. Сегодня западные интеллектуалы борются не с Богом, а с атеизмом. То есть с тем, что паразитирует на теизме. Как говорит Достоевский, от атеиста до верующего - один шаг. А потому, чтобы Бог всё-таки умер, нужно отвергнуть и атеизм. Тогда между верующим и неверующим не будет разницы, ибо онтологический разрыв между трансцендентным и имманентным, Богом и миром исчезнет. Само трансцендентное будет объявлено не чем-то самостоятельным, но лишь конфигурацией на теле имманентного, а человек станет описываться в терминах поверхности. Высказывание Серебренникова - это и есть высказывание-отказ от трансценденции. Малоубедительное, но от того не менее отчетливое…
Источник http://zavtra.ru/blogs/fil_m-podlog